Е Рот, перевод с немецкого А. Н. Злобина, И. Власкиной

Евгений Рот – немецкий юморист, поэт и новеллист. В прозе и стихах он освещает все стороны жизни, подчёркивает положительные, даже чаще отрицательные черты характера человека, но делает это с изысканным юмором. Неподражаемая ирония автора заставляет задуматься над собой и своим отношением к жизни.
Произведения Евгения Рота не утрачивают свою актуальность и сегодня. Он будто описывает современность. Сложно поверить, что писатель жил и работал в прошлом веке. Любовь к творчеству Евгения Рота передается в Германии из поколения в поколение. Евгений Рот считается одним из самых часто цитируемых немецких писателей. Сборники его произведений постоянно переиздаются, а юбилейное издание автора доказывает, что интерес к его творчеству только возрастает.

На Троицу в тот год выдалась чудесная по–настоящему летняя погода, так что в зонте не было никакой надобности. Но у вдовы Афры Кёгель было на этот счёт своё твёрдое убеждение, что если уж cобираешься в дорогу, то зонт нужно непременно взять с собой. Именно поэтому, отправляя сына Якова на праздники в Графинг к сестре мужа, тёте Берте, она настояла на том, чтобы он взял его с собой то и дело, напоминая ему хранить и беречь ещё совсем новый зонт и даже пригрозила, что ему не поздоровится, если он, не дай Бог, его где–нибудь забудет.

Мальчик всячески пытался отделаться от навязываемого зонта, потому что он не хотел обременять себя лишней обузой, но мать насильно сунула ему зонт в свободную левую руку; в правой руке он держал дешёвый, видавший виды чемодан, слишком большой для того, что мальчик взял с собой. Однако оба, мать и сын, простодушно рассчитывали на то, что тётя заметит это и решит заполнить свободное место в чемодане ну, скажем, салом или мукой, а может быть и ещё чем–нибудь облагодетельствует бедных родственников, вдобавок к тому, что уже великодушно пригласила Якова на выходные.
Даже в самый последний момент мальчик попробовал избавиться от ненавистного ему зонта. Он просто–напросто оставил его в тёмном углу прихожей, спустился вниз по лестнице, и, стараясь быть как можно тише, пошёл вдоль забора.
Но в самый последний момент распахнулось окно, и он услышал грозный голос матери, бранившей его что есть мочи за то, что он, негодник, забыл взять с собой зонт. Сопровождаемый взглядами и окриками вышедших поглазеть на него любопытных соседей, мальчик был вынужден вернуться, чтобы взять у матери забытый зонт обратно и ещё раз выслушать, какая жестокая участь его ожидает, явись он ей на глаза без зонта.
Забрав зонт, мальчик в полном смущении торопливо пошёл прочь, вцепившись одной рукой в свой чемодан, а другой в зонт, эту вроде бы пустяковую, но опасную вещь, которую он должен был хранить, и которая словно специально была создана для того, чтобы испортить ему праздник, всегда готовая ускользнуть из виду и где–нибудь затеряться. Бедняга, как бы предчувствуя неладное, уже ненавидел всем сердцем навязанный ему зонт, и в то же время боялся его, как – будто тот заключал в себе некую коварную силу.
Он знал, как немилосердно будет колотить его мать; она была недобрая женщина, как раз об этом сплетничали в торговой лавке соседки, вспоминая и покойного отца Якова, который, по их мнению, был человек хороший, ну а в том, что в последнее время запил, конечно – же, жена виновата. А был ли тогда на Мюльбахском озере лет десять тому назад, именно несчастный случай причиной его смерти – и по сей день никто не знает. Ведь Афра в то время не больно–то и печалилась о гибели мужа, «Пресвятая Дева Мария», всего–то и причитала она, «и угораздило же его именно в этот день надеть хороший костюм и сунуть в карман золотые часы».
И женщины принялись теперь жалеть бедного Якова, получавшего оплеух несоизмеримо больше, чем еды, хотя ведь славный же мальчуган, да вот только хилый, а всё из–за нерадивости его матери.
А между тем запыхавшийся Яков добрался до вокзала, да и надо сказать, вовремя, потому что вокзальные часы показывали, что до отправления поезда оставались считанные минуты. Немало ещё людей с рюкзаками за спиной и чемоданами в руках толпилось в галдящих очередях у касс, обеспокоенных тем, что останутся без билета и что– нибудь ещё помешает намеченной ими поездке.
Мальчик занял очередь, стиснутый сейчас со всех сторон, он не знал, как ему управиться и с зонтом, и с чемоданом, да ещё и с деньгами, которые он достал из кармана штанов и судорожно сжимал во вспотевшей ладошке. Наконец– то Яков дождался своей очереди, и дрожащим от волнения слишком громким голосом сказал в окошко давно заученную фразу: «Билет туда и обратно, четвёртый класс, в Графинг!»– «До центра или до конечной станции?»– прозвучал встречный вопрос. Этого мальчик не знал, но решил для верности повторить заученное, уже умоляюще и с дрожью в голосе: «Билет туда и обратно, четвёртый класс, в Графинг!» Господин с рыжими усами в охотничьей куртке, стоявший в очереди за Яковом, вмешался в разговор, объясняя мальчику, что конечная станция находится на окраине, далеко от центра, и спросил, куда же именно ему надо. «Я еду к тёте Берте в Графинг», снова повторил он запинаясь. «Должно быть, до центра», решил господин и велел мальчику подать деньги за проезд, что тот и сделал, с трудом дотягиваясь до окошка. Кассир нахмурил брови и с невозмутимым видом сказал, что денег явно недостаточно. Несчастный мальчик растерялся и не знал, что ему теперь делать. Он лишь смутно понимал, что это означало невозможность поездки, и то, что ему снова придётся возвращаться домой. «Мама мне больше ничего не дала», жалобно произнёс он сквозь слёзы. А когда кассир, высунув голову в окошко, и, наблюдая нарастающее недовольство толпящихся у касс людей, снова сообщил ему голосом, выражающим не то раздражение, не то сочувствие, что на билет не хватает 50 пфеннигов, Яков ещё раз, громко всхлипывая, повторил, что мама ему больше ничего не дала. Тем самым он будто хотел показать, что не виноват в той неприятной ситуации, в которой поневоле оказался.
Ропот людей, стоящих в очереди, усиливался. Конечно, они ругали нерадивую мать, но мальчик понимал, что теперь причиной всему был именно он, ведь людям нужно было побыстрее взять билеты на поезд, а касса существовала как раз для того, чтобы продавать их отъезжающим. На счастье мальчика тут вмешался господин с рыжими усами и нашёл выход из сложившегося положения. Он просто вынул из кармана своей зелёной охотничьей куртки 50 пфенниговую монету и добавил её к монетам мальчика, сказав, что ведь нельзя же из–за какой–то мелочи портить тому хорошее настроение в канун Троицына дня.
Яков взглянул на мужчину c благодарностью, но в полном смущении, схватил протянутый ему билет и, не забыв про свой чемодан, поспешил прочь. Эй, прокричал ему вслед мужчина, спешка– это ещё не повод оставлять свой зонт, где попало, господин Рассеянный, да и торопиться Вам некуда, время пока ещё есть. С этими, произнесёнными в шутливой форме, словами, он вернул покрасневшему от стыда Якову забытую им вещь.
Яков прижал зонт к груди, смущённо пролепетал слова благодарности, и, протиснувшись через заграждение, пошёл прочь, спрашивая по дороге всех подряд, от какой платформы отходит поезд на Графинг. А когда он, миновав указанный ему переход, вышел на платформу, то увидел, что стоявшие перед ним вагоны были уже порядком заполнены пассажирами. Тем не менее, прежде чем пробиться сквозь толпу и попытаться найти себе местечко, Яков ещё не раз спросил о пункте назначения, для того, чтобы удостовериться в том, что не ошибся. Только сейчас, когда всё было позади, мальчик, немного отдышавшись, осмелился выглянуть в окно.
Тут он увидел доброго господина с ружьём на перевес и рюкзаком за спиной, который вёл на поводке светло–коричневую таксу и направлялся прямо к вагону. Нужно было спешить, потому что проводник в красной фуражке тем временем уже поднёс к губам небольшой чёрный свисток и несколько раз дал звучный сигнал об отправлении. Поезд резко тронулся с места и стоявший в проходе мужчина, потеряв от сильного толчка равновесие, чтобы не упасть, невольно ухватился за плечо мальчика.
Да мы чуть было, с тобой не задавили мальчика, пошутил он, обращаясь к своему псу, но к счастью, всё обошлось.
Мальчик поднялся, чтобы уступить место старшему; однако после того как остальные пассажиры потеснились, оказалось, что места хватило и мальчику, и мужчине вместе с собакой, которая сидя на его коленях так и норовила своим влажным носом ткнуться в лицо Якова и пыталась лизнуть его в щёку. После громкой команды хозяина собаки прекратить подобное безобразие и уверения всех в том, что она не кусается, потихоньку завязался разговор, который затем увлёк весь вагон. Мальчик освоился и начал гладить пса, правда, при этом, не выпуская из рук свой зонт и держа его прямо перед собой. Этот зонт вскоре стал объектом добродушных шуток попутчиков, им было интересно знать, куда же это Яков с ним направляется, не кузнечиков ли ловить. Мужчина с улыбкой на лице настоятельно советовал ему быть осторожным, иначе с этим зонтом приключится то же, что и с зонтом его покойной бабушки. И он охотно поведал историю про больших зелёных кузнечиков, которых он, будучи ребенком, собрал на лугу и притащил домой, а бабушка доверчиво согласилась на время поместить этих прожорливых и прыгучих тварей в своём новом зонте из серого шёлка. А когда она вечером вернулась домой и раскрыла зонт чтобы отправить кузнечиков в стеклянную банку, то увидела в нём лишь большущие дыры, через которые эти бестии выбрались на волю.
К счастью, это был не зонт Якова, и он вместе со всеми посмеялся над услышанной историей. Но уже одной только мысли о возможных проблемах с зонтом было достаточно, чтобы снова испортить мальчику настроение, и теперь он стал будто сам не свой.
Сидевшие с ним рядом пассажиры заметили изменившееся состояние мальчика, и чтобы хоть как–то отвлечь его, принялись расспрашивать о том, где он живёт, ходит ли ещё в школу и кем хочет стать, поначалу получая лишь односложные ответы. Правда, о своём намерении стать часовщиком, как только окончит осенью школу, Яков сказал так уверенно и решительно, что знакомый ему господин с одобрением похлопал его по плечу. Впрочем, этот господин сам оказался часовых дел мастером и был даже не прочь взять Якова к себе учеником. А уж, как только тот записал ему своё имя на листке бумаги, показывая тем самым, что не шутит, лицо Якова вновь засияло, и переполняющая его безмерная радость вмиг нарумянила ему щёки.
А между тем, поезд прибыл на вокзал Графинга, и попутчики принялись поспешно прощаться. Пёс прыгал и радостно лаял. Собравшись, все дружно помогли мальчику выйти из вагона и объяснили ему как добраться дальше, после того как тот пересядет на местный транспорт. Слушая их наставления, Яков всё сильнее прижимал к себе свой зонт.
Снова оказавшись после пересадки вместе всё с тем же добрым общительным господином, он по дороге узнал, что у того тоже был сын, которому как и Якову было лет 14, но тот два года назад умер. При этом мужчина тяжело вздохнул и грустно посмотрел на мелькающий за окнами вагона лесной ландшафт. Да, жизнь жестоко обходится с теми, кто в своих детях души не чает, тогда как другим до них и дела нет. То, что Яков, славный малый, хотя и совсем задёрганный, робкий и замкнутый, было ясно ему с первого взгляда. Всё же он был уверен, что сумеет оживить его душу и теперь был обеспокоен тем, чтобы Яков не потерял его записку, иначе ему никогда не найти своего будущего наставника. С этой мыслью он встал, надел шляпу и, проехав ещё несколько станций после Графинга, покинул вагон. Оставшиеся пассажиры видели в окно, как тот вместе с псом направился в лес.
Яков с чемоданом и зонтом благополучно добрался до сестры отца тёти Берты. Она была вдовой, ей и самой приходилось не сладко, однако она всегда была рада мальчику. И вот теперь спустя два дня ей было приятно видеть то, как Яков переменился, каким непривычно весёлым и разговорчивым стал он за это время, то и дело вспоминая про доброго господина, великодушно заплатившего за него недостающие 50 пфеннигов и пообещавшего научить ремеслу часовщика, и ей стоило большого труда удержать мальчика от того, чтобы тот на Троицын день не разобрал старые кухонные часы, клятвенно обещая, что они будут ходить снова.
Ну что же, у детей слёзы быстро сменяются смехом, думала тётя, очень радуясь тому, что его незавидная жизнь ещё не окончательно запечатлелась в юном сердце, и благодаря вот таким светлым дням и вовсе на время забылась. Но её очень беспокоило то, что Яков был уж слишком кроткого нрава, ведь как же он тогда сможет выдержать свою мать Афру, властную, злобную женщину, которая уже погубила своего мужа, отца Якова, ставшего по её вине беспробудным пьяницей, в конце концов утопившемся в озере.
Выходные закончились, и мальчику было нужно отправляться домой. В понедельник вечером состоялось грустное прощание и вдова, хоть и сама себя ничем не баловала, всё же собрала Якову всё то, что у неё нашлось и поместилось в его чемодан. И только мысль о том, что злая золовка будет лакомиться тем, в чём она сама себе отказывала, угнетала Берту. Прежде чем отправить Якова на вокзал, она собрала ему пышный букет пионов у себя в палисаднике.
Вечером второго Троицына дня на перронах было беснующееся море людей, беспокойные волны которого накатывали и захлёстывали поезда. Вагоны были переполнены вдвое и даже втрое больше положенного. Всем хотелось уехать, поэтому люди гроздьями висели на подножках. Шумная толпа людей гудела подобно пчелиному рою. Среди бодрых и подуставших пассажиров были и туристы, и велосипедисты, и любители водного спорта, и охотники и рыбаки, и пожилые мужчины с тростью, влюблённые парочки и молодые отцы с сынишками на шее, и матери, прижимавшие к груди усталых детей, словно букеты цветов. Впрочем, и самих цветов хватало: блистательное великолепие праздника Троицы в венках из полевых цветов, веток зелёных кустарников, в охапках цветов из опустошённых садов словно пёстрый шлейф неслось вместе с пассажирами, мчащимися в город в шумных поездах.
Перроны Графинга также были заполнены желавшими вернуться обратно в город людьми, нетерпеливо ожидавшими, когда загорятся входные огни железнодорожных светофоров, и готовыми тут же броситься на штурм подошедшего поезда, чтобы пробраться сквозь толпу в вагон. Смеркалось. На западе ещё догорал закат, а в вышине тёмная полоса приближающейся ночи уже проникала в небесную синеву, и загорались первые звёзды.
Когда прибыл поезд, Яков, растерявшись, всё ещё продолжал стоять на рельсовом пути, соображая, с какой стороны ему попасть в вагон. Тут кто– то окликнул его, и, подняв глаза, он увидел прямо перед собой того самого знакомого ему по дороге в Графинг доброго господина часового мастера. Тот был уже в вагоне и высунулся из окна, чтобы насладиться приятным свежим вечерним воздухом и поглазеть на начавшуюся толкотню на перроне, всем своим видом выражая удовольствие оттого, что сам уже удачно устроился. Для такого мальца как Яков, конечно же, найдётся местечко, улыбнулся он, ему нужно лишь постараться сюда пробраться.
Не без труда он, наконец, оказался в вагоне. Тем временем поезд плавно тронулся с места и Яков почувствовал себя счастливым. Ведь можно сказать, что ему опять очень повезло. По воле доброго случая он снова оказался со своим новым другом, который в очередной раз пришёл к нему на помощь.
Как оказалось, и пёс тоже был здесь. Он спал на свёрнутом плаще, но сейчас проснулся, поднял голову и, вне всякого сомнения, конечно–же узнал Якова. Сидевшая в купе очень милая и дружелюбная девушка с огромным букетом маргариток в руках, подвинулась, уступая ему место. Какой– то грубоватый на вид мужчина с лёгкостью забросил чемодан Якова на полку, туда, где уже громоздились горы рюкзаков и букеты цветов.
И вот, теперь он сидел рядом с собакой, напротив поглаживавшего свою бородку и добродушно поглядывавшего на него доброго господина. Как же добры были к нему все эти люди, думал он, и при мысли об этом безмерный восторг наполнял душу мальчика, казалось, вся жизнь была царством доброты и взаимопонимания. Ещё он всё надеялся, что господин вспомнит о том, что обещал взять его к себе учеником; ему хотелось услышать это ещё раз. Но господин лишь улыбнулся ему, хитро прищурился и с невозмутимым видом сказал, указывая на цветы в руках Якова: вот уж поистине на Троицу чудеса случаются, вижу, что твой чёрный зонт превратился в красивый букет пионов!
О, Боже, мой зонт! Мальчик сразу же побледнел. Это ненавистное для ума и сердца слово вновь всплыло в его сознании и засело в нём как детонатор, готовый сработать и разорвать мальчика на куски при попытке его произнести.
«Ах ты, Господи!», сказал мужчина, переполошившись, усаживая к себе на колени и прижимая к груди совсем огорошенного мальчика, который был не в состоянии даже плакать. Где же он мог забыть свой зонт, может быть у родственников, а может быть в вагоне или на вокзале? Ребёнка начала бить дрожь, но он по– прежнему не плакал. «Нет, я не помню!»– горестно вздохнул он. Да и что толку было пытаться вспомнить об этом. Ведь самое главное, что зонта у него нет. Все его радужные впечатления от поездки вмиг исчезли, и жизнь для него снова окрасилась в чёрный цвет.
Видя состояние мальчика, часовой мастер ещё раз попытался выяснить, где он мог позабыть свой зонт. Но тот в глубоком отчаянии, всё повторял, что ничего не помнит.
Сидящий в другом конце грубоватый мужчина, который так охотно помог ему с чемоданом, слышавший краем уха в чём дело, ехидно сказал, что если мальчишка и впрямь где–то посеял свой зонт, то дома его ожидает хорошая трёпка. Так что эта Троица запомнится ему надолго, добавил он, после чего громко захохотал, разинув свой редкозубый рот. Подобная реакция мужчины на происходящее возмутила сидевшую рядом, уткнувшуюся в свой пышный букет и чуть было не задремавшую девушку, которая сделала ему замечание, чтобы тот не пугал бедного мальчика. В отличие от слов часовых дел мастера, слова девушки так подействовали на мальчика, что он разревелся, но это было добрым знаком. Добрый господин, прижавшись к куртке которого он рыдал, достал из кармана большой клетчатый носовой платок и вытер ему слёзы. Радуясь в душе, что Яков немного вышел из оцепенения, он, улыбаясь, предупредил его, что тому следует быть осторожным, да, именно осторожным, чтобы не случилось наводнения и ни в чём не повинного пса не смыло бурным потоком слёз. Мальчик пугливо взглянул на как раз проснувшегося в этот момент пса, ещё раз всхлипнул и глубоко вздохнул. Затем он улыбнулся сквозь слёзы и тихонько погладил лежавшего пса. Мужчина, улучив момент, посадил мальчика на место. Обрадованный тому, что его шутка возымела такое положительное воздействие, он заметил, что сейчас дело обстоит не хуже, чем было прежде, ведь целых три дня, в привычной шутливой манере продолжал он, когда на небе не было ни облачка, мальчик всюду таскал с собой свой зонт, а вот когда хлынули проливным дождём его слёзы, зонта при нём как раз и не оказалось.
Яков наконец успокоился и больше не плакал. Добрый господин и не подозревал, что одно лишь упоминание зонта вновь вернёт мальчика в прежнее незавидное состояние. Вот только то, что было поначалу смутным опасением в сознании и сердце мальчика, вдруг приобрело конкретные очертания множества образов и картин, не дававших ему покоя. Сейчас он безуспешно пытался вспомнить, где же он мог оставить свой зонт. В голове всплывали события прошедших трёх дней, он вспоминал, где он был, и, самое главное, был ли он с зонтом или уже без зонта. Сам зонт уже представлялся ему коварным живым существом.
Он тешил себя робкими надеждами на то, что тётя вдруг обнаружит забытый им висящий на кухонной двери зонт, или, может быть, местный проводник, невысокий дяденька в пенсне на цепочке, найдёт его в пустом вагоне и, добродушно улыбнувшись, скажет, что это зонт того самого парнишки и надо поскорей отнести находку его тёте. Да, теперь– то Яков был уверен, что тогда зонт был ещё при нём.
Но сейчас зонта у него не было. И он точно знал, что за это мать не погладит его по головке, нет, она сердито посмотрит на него и спросит: «Ну и где же зонт?». И тогда Якову снова предстоит отвечать на этот страшный вопрос, только вот ответить ему нечего, и на этот раз уже никак не отвертишься.
Вскоре в поезде стало совсем тихо: одни пассажиры спали или дремали, другие курили в тамбуре. С обеих сторон в окнах мелькали огни фонарей и блестящие рельсы железнодорожных путей.
В вагоне было душно; тишину ночи нарушал мерный стук колес и гудок паровоза. Грубоватый мужчина громко храпел, широко открыв рот с почерневшими зубами, девушка дремала, уткнувшись в букет маргариток, да и добрый господин тоже клевал носом, и кисточка из волос серны на его тирольской шляпе раскачивалась туда– сюда в такт со стуком колёс.
Одному Якову было не до сна. Зонт, зонт, то реже, то чаще повторялось в его голове, звуки эти то отдалялись, то приближались с новой силой. Душу ребёнка всё больше наполнял страх, принося ему невыносимые мучения. Мысли о том, что зонта с ним больше нет, кололи, словно острые ножи. Затем они как бы куда–то отдалились, и Яков заснул.
«Ну, вот мы и приехали» послышался добрый и нежный голос рядом с ним, хотя он ещё и не совсем проснулся. «Мы прибыли», снова услышал он в своём сне. Ему было бесконечно приятно пребывать в сладкой полудрёме, лишь бы только сон продолжался.
Тут мальчик всё же поборол сон и поднялся. Поезд дал гудок. Все пассажиры уже проснулись. Они снимали чемоданы с полок и приводили себя в порядок, став вмиг опять чужими настолько, что никто даже не проронил ни слова. Поезд был уже на подходе к городу. Добрый господин приободрился. Он открыл окно и, высунув голову, вглядывался в ночную темноту, в которой всё ярче мелькали пригородные огни. Девушка уже немного прошла к выходу, а грубоватый мужчина снял с полки и опустил вниз чемодан Якова. Из–за какого– то несчастного зонта голову ведь тебе не снимут, пренебрежительно сказал он. Впрочем, кого же ты дома так боишься, отца или мать?
«Мать!» потерянным голосом ответил Яков. Случившееся с ним несчастье снова обрушилось на мальчика, лишив его всякой надежды на спасение. Теперь–то никуда от него не денешься, пощады ему не будет и, может быть, прямо на вокзале ему придётся отвечать на суровый вопрос матери: «А где же твой зонт?!»
В голове у него всё смешалось. А может быть, cлучится так, что мать вдруг заболеет и умрёт и больше никогда не будет его ни о чём сурово расспрашивать? Нет! Наверное, он скорее всего сам болен, ведь разве у него не было температуры, разве не бросало его то в жар, то в холод, разве не дрожали у него коленки? Неужели нет мне спасения, Господи, неужели мне не стоит надеяться на чудо? Видимо, всё же нет. Я ничего не помню, ничего, так что наказание неизбежно, с ужасом осознал он.
За окнами вагона замелькали городские постройки. Часовщик прильнул к окну. Пёс запрыгал возле него и, сникшая от усталости девушка снова уткнулась в свой букет. Заплакал ребёнок. Кто– то рядом успокаивающе сказал: не плачь, скоро прибудем на место.
Из–за своих мучительных переживаний Яков лишь смутно воспринимал происходящее. Вот если бы ему куда–нибудь исчезнуть от страха? Впрочем, нет, чудес не бывает. Он был в вагоне, но без зонта и ничего тут не поделаешь. Совсем ничего. К тому же он уже прибыл в город
Вдруг поезд тряхнуло с такой силой, что и свет и мрак– всё смешалось. На какое– то ужасное мгновение во всех вагонах воцарилась мёртвая тишина. Затем все услышали медленно приближающийся шум, словно от перемалывающей всё на своём пути гигантской челюсти. Трещала и ломалась деревянная обшивка, сыпались стёкла, скрежетал и корёжился металл. Теперь дробящие всё и всех челюсти добрались и до Якова и едущих вместе с ним пассажиров. И сразу же весь вагон наполнился душераздирающими и пронзительными криками ужаса и нестерпимой боли. А челюсти продолжали с той же дьявольской силой крушить остатки пассажирского состава, оставляя за собой страшные следы разыгравшейся здесь трагедии.
Яков очнулся от яркого света и, раздающихся поблизости голосов. Он чувствовал глухую боль и слышал рыдания пострадавших людей. Боль и стоны, то отдалялись, то приближались, становясь всё ощутимее, и теперь добрались и до него. Ведь это он сам корчился от боли и стонал. Потом всё куда–то снова пропало.
Ему было видно, как незнакомые мужчины уводили девушку; в руках она всё ещё держала свой букет белых маргариток и рыдала, а крупные капли крови падали с её лба прямо на цветы.
Добрый господин часовщик почему–то всё ещё выглядывал из окна вагона, несмотря на то, что Яков лежал на полу, а девушку куда–то уводили под руки незнакомые мужчины. Правда это окно казалось ему теперь каким–то слишком узким и всё вокруг было таким же смутным и расплывчатым, как тогда осенью на чёртовом колесе, во время народных гуляний. И ему снова стало так же плохо.
Где–то совсем рядом он услышал чей–то взволнованный мужской голос, спросивший: «Ну, что же там случилось с мальчиком?»
Тут его подняли и куда–то понесли. Но куда? Он повернул голову и вновь увидел лицо того самого господина, тот по–прежнему с улыбкой выглядывал из окна и будто махал ему на прощание рукой. Да он обязательно поступит к нему учиться на часовщика. Вот только где же его пёс?
Вдова Афра Кёгель допоздна ждала возвращения своего сына. Она с печальным видом сидела в своей убогой кухне и чинила рубашку при свете яркой лампочки без абажура. Времени, чтобы праздновать Троицу у неё не было. Бедной женщине, изо дня в день тяжким трудом зарабатывающей себе на хлеб, эти праздничные дни пришлись как нельзя кстати для наведения домашнего порядка. В своей несчастной жизни у неё ничего не было кроме забот, с которыми приходилось теперь справляться в одиночку, и как тут было не зачерстветь сердцем, если жизнь так сурово обходилась с ней. Да ещё и с таким мальчишкой на шее как Яков. Ведь весь в отца пошёл. Такой же тихоня и недотёпа, и наверняка станет таким же пьяницей, как и его отец. Но, видимо, такие как он, людям всегда больше по душе; а вот её саму теперь обвиняют в том, что будто бы она свела мужа в могилу. Ну, только явись ей этот тихоня на глаза, уж она ему покажет; и где его только черти носят? Мне– то что, пусть золовка кормит его ещё один день, её дело! Главное чтобы выходной костюм не порвал, и совсем ещё новый зонт обратно привёз.
Тяжело вздохнув, она погасила свет и легла спать; но у неё было нехорошие предчувствия, да и беспокойство за зонт ещё долго не давало ей уснуть. Может, лучше было бы вовсе не давать ему в дорогу зонт. Да, но если бы он попал под дождь, то тогда бы намочил и испортил свой хороший костюм?
В эту ночь трое кого это непосредственно касалось, видели зонт во сне. Тёте Берте привиделся зонт, который она с упавшим сердцем обнаружила висевшим на кухонной двери спустя четверть часа, после того как проводила мальчика. Громко причитая, она, как можно быстрее, насколько позволяло здоровье, поспешила с зонтом на вокзал, но было поздно; поезд уже ушёл.
Матери Якова приснился зонт, и она даже видела те три блестящие монеты, которые за него заплатила. Кроме того, она увидела то, какими непростительными глупостями занимается её сын: засовывает наконечник зонта в мышиные норы, а его загнутой ручкой вылавливает из воды обломанные ветки, и как в конце концов, этот негодный забывчивый мальчишка оставляет зонт где–то в лесу, там, где его никогда больше не найдёшь.
Сам Яков тоже видел зонт во сне; ему снилось, как он возвращается домой и попадает на глаза матери без зонта, волнуется и, дрожа от страха, не может ответить ничего вразумительного, когда она спрашивает его о зонте, и он уже чувствует её недобрый взгляд и замахнувшуюся на него тяжёлую материнскую руку.
Но тут напуганный до смерти, вынужденный оправдываться, просить прощения и лгать, мальчик вдруг с радостью понимает, что придумал, как ему избежать расправы: «Мама!», кричит он, видя, что он это вовсе не он, и рука, защищающая лицо от удара, тоже не его, а рука ангела: «Мама, произошла катастрофа, поезда столкнулись, а я здесь!» Но мать, как и прежде невозмутимо и сурово спрашивает: «Где зонт? Ступай и принеси мне зонт!» И вот он вновь возвращается в ад бытия, и продвигается вперёд словно призрак; неожиданно ему слышится смех доброго господина, как же ты, Яков, мог привезти зонт, ведь он превратился в букет пионов!
Во вторник рано утром незнакомый мужчина принёс к порогу дома Афры небольшой чемодан. Серьёзно и деловито, но, тем не менее, дрогнувшим от сострадания голосом, он спросил, не её ли это собственность. Хотя поверхность чемодана была немного поцарапана, и на ней виднелось какое– то большое подозрительное тёмное пятно, всё же это был тот самый чемодан, который она дала сыну Якову в дорогу.
В таком случае я должен вам сообщить, сказал мужчина, что сегодня ночью недалеко от вокзала случилась катастрофа, в результате которой столкнулись два поезда и хозяин этого чемодана, то есть ваш сын, ранен и сейчас находится в больнице, в палате номер шестнадцать, на третьем этаже.
Женщина молча смотрела на принесшего печальное известие мужчину. А тот ещё некоторое время растерянно постояв у порога; и, не зная какими словами утешить несчастную мать, решил, что ему лучше уйти. Но вдова, оправившись от шока, остановила его. Она была явно озабоченна, ей непременно хотелось узнать, не видел ли он там, где нашёл чемодан, ещё и почти совсем новый чёрный зонт. И Афра принялась ему обстоятельно описывать эту такую ценную для неё вещь. Но мужчина, который услышал это, сразу как–то сник, удивлённо развёл руками и сказал, обращаясь к женщине, что в такой момент думать о подобных вещах способен лишь тот, кто не видел катастрофу своими глазами. Всю ночь до пяти часов утра он лазил по искореженным вагонам и вынес на железнодорожную насыпь немало погибших людей. А все сумки и чемоданы, добавил он, снова взяв себя в руки, отвезены в морг на кладбище, возможно, и её зонт тоже там.
Впрочем, словно осознав кощунство её вопроса, уже строгим официальным тоном продолжал он, если вы обратитесь с вопросом о своей пропаже, то материальный ущерб будет вам обязательно возмещён администрацией вокзала. Правда, вам стоило бы сейчас подумать совсем о другом, о том, что не вернёшь ни за какие деньги.
Поражённый возмутительным поведением матери бедного мальчика, он развернулся и направился к выходу.
Получив печальное известие, вдова Афра Кёгель отправилась навестить сына. В больнице был полный переполох. Множество взволнованных людей со слезами на глазах толпилось в коридорах и стояло у дверей, запах медицинских препаратов становился всё сильнее и никто даже не пытался каким– то образом скрыть от глаз посторонних то, чем занимались врачи, стараясь спасти искалеченных железнодорожной катастрофой людей. Медсестра не пустила мать Якова в палату. Там сейчас врачи, объяснила она, спокойным, но не терпящим возражений голосом, поэтому часа через два она может прийти снова. Чувствуя, что несчастная женщина хочет ещё что–то узнать, она попыталась её утешить, повторяя, что всё в руках Господа, и посоветовала молиться, чтобы он сжалился над ней, ведь состояние мальчика хоть и тяжёлое, но не безнадёжное. «Не было ли с мальчиком зонта, когда его привезли»– тихо и смиренно спросила вдова. «Нет, ничего не было» – сочувствуя ответила ей медсестра и поспешила выпроводить женщину прочь. Вот ведь до чего довело мать это страшное горе, подумала она, если уж та спрашивает о такой ерунде тогда, когда её сын лежит при смерти.
Вдова снова оказалась на улице, и у неё было целых два часа времени. Хотела она того или нет, но её потянуло на кладбище; там, как она знала, хранится весь багаж, и как раз там, возможно, найдётся разыскиваемый ею зонт.
Она беспрепятственно прошла в морг, и её глазам открылась жуткая картина. В этот момент как раз выносили накрытые саваном, венками и лавровыми ветками, трупы в наскоро сколоченных гробах. Ни на минуту не забывая то, зачем она сюда пришла, её внимание тут же переключилось на большую беспорядочную кучу разодранных рюкзаков, чемоданов и других вещей, которую сортировала небольшая группа людей. Пожилой мужчина в зелёной форменной фуражке упаковал все эти вещи в узлы. Среди них был и зонт, только вот не чёрный, а светлый, от солнца, и конечно не тот, что она искала. Тут к ней подошёл какой– то мужчина в форме и спросил, что ей здесь нужно. После того как она ему всё разъяснила, тот, просматривая списки, сказал ей, что у него для неё хотя и печальное, но с учётом всех обстоятельств, всё же утешительное известие. Ваш ребёнок пострадал, но ему оказали помощь и сейчас он в больнице, в палате номер 16, на третьем этаже. Женщина сделала вид, что слышит всё это впервые, благодарно кивнула головой и пошла обратно. Как бы ни был дорог ей зонт, она всё же не осмелилась ещё раз про него спросить. По дороге она подняла брошенную кем– то лавровую ветку. Она не знала, зачем та ей нужна, но ей было досадно оттого, что пропадает такая ценная вещь. Заметив на листьях тёмные сгустки застывшей крови, она тут же с ужасом швырнула ветку на землю.
Вскоре она снова вышла на улицу. С тех пор, как она ушла из больницы, не прошло и часа. Словно какая – то непреодолимая сила тянула её к вокзалу, на место, где произошла катастрофа. Дорогу было найти не сложно. Тысячи людей устремились туда пешком, на автомобилях, на велосипедах. Однако через некоторое время доступ к месту происшествия был закрыт. Полицейские и солдаты плотно оцепили прилегающую территорию, и через оцепление вдове были видны лишь тёмные контуры искорёженных вагонов, которые отчётливо просматривались в это ясное июньское утро и издалека выглядели вовсе не так ужасно, как это было на самом деле. Ни погибших, ни раненых здесь больше нет, всё время громко повторяли полицейские, преграждая путь напирающей толпе людей, все, что они хотят знать, им сообщат в зале ожидания, а весь багаж давно уже отвезён на кладбище. Так что здесь делать нечего.
Она почувствовала, как будто бы всё это относилось только к ней одной когда один вахмистр, у которого от перенапряжения, видимо, сдали нервы, угрожающе крикнул то же самое прямо ей в лицо. Её неприятно поразило то, что именно ей здесь делать нечего. Деваться было некуда и ей пришлось смириться с утратой своей собственности. Между тем было уже пора отправляться в больницу.
Яков пришёл в себя лишь на короткое мгновение. Сознание его прояснилось. Силы снова вернулись к нему, тело было лёгкое как пёрышко, и боль совсем не ощущалась. Он с удивлением увидел, что рядом с ним сидела тётя Берта, приехавшая сразу же утром, как только узнала о случившемся несчастье; в руке у неё был забытый им зонт. Он улыбнулся, и лицо его просияло от радости. Мальчик тут же потянулся к зонту, который больше не был для него коварным существом, а стал дорогим желанным и любимым гостем, надёжной и верной опорой в трудную минуту.
В это время в палату зашла его мать. Первое, что бросилось ей в глаза, да, впрочем, иначе и быть не могло, это лежащий на белом покрывале большой чёрный зонт. Вот он, здесь, целый и невредимый зонт, на поиски которого она понапрасну потратила столько времени. И естественно первым делом она спросила, откуда же он взялся? Золовка простосердечно ответила, что мальчик забыл зонт у неё дома. Услышав это, мать пробормотала: «Так, так», не добавив больше ничего. Но одной лишь этой фразы было достаточно, чтобы убедиться в том, насколько чёрствое у неё сердце, и даже выражение её лица при этом переменилось. Но тётя Берта больше не обращала на это внимания.
«Посмотри–ка на мальчика», – испуганно прошептала она и наклонилась над ним. Тут и мать тоже заметила смертельную бледность на лице Якова. Теперь и она поняла, что её сын мёртв.
Так замкнулся круг, необъяснимым образом соединивший две совершенно разных судьбы. Ведь и добрый господин часовщик теперь больше не смеялся, он тоже был мёртв, и понадобилась даже сварка, чтобы высвободить его зажатое окном вагона тело. С тех пор милое лицо девушки с букетом маргариток было обезображено ужасными шрамами на лбу. А то, что в середине мая ужасное несчастье погубило не одну жизнь – так это были другие судьбы, во многом тесно связанные, и тем не менее всё–же такие разные, как, впрочем, и всё в этой порой непонятной жизни.

Перевод с немецкого А. Н. Злобина, И. Власкиной.