http://studenglish.ru/index.php/2012-07-30-06-22-54
Большое значение для современного переводоведения имеют результаты исследований в области лингвистики текста. Как уже отмечалось, в процессе перевода происходит коммуникативное приравнивание текстов на разных языках. Осуществление этого процесса и оценка его результатов предполагают умение сопоставлять форму и содержание различных типов текста, учитывать особенности структуры и функционирования текстов в каждом из языков, анализировать соотношение текста как целостного образования с составляющими текст языковыми единицами и структурами. Все это становится возможным на основе положений и подходов лингвистики текста.
Текст — это речевое произведение, с помощью которого осуществляется вербальная коммуникация. Текст состоит из высказываний, которые говорящий создает, отбирая языковые единицы и соединяя их по правилам грамматики данного языка в соответствии со своим коммуникативным намерением. Мы уже знаем, что построение и понимание высказывания происходит на основе как лингвистических, так и экстралингвистических факторов. Но текст — это не просто набор отдельных высказываний. Текст представляет собой сложное структурное и содержательное целое, коммуникативный потенциал которого гораздо больше совокупного содержания составляющих его высказываний. Переводчик должен уметь воспринимать эту целостность текста оригинала и обеспечивать целостность создаваемого им текста перевода. В ряде современных концепций перевода переводчик, в первую очередь, рассматривается как создатель текста на ПЯ — Texter или Textproduzent.
Содержательная структура текста может рассматриваться в трех разных измерениях: вертикальном, горизонтальном и глубинном. Вертикальную структуру текста создает его формально-тематическое содержание, начиная с общего замысла или темы текста, которая развертывается во все более мелких фрагментах текста: подтемах, субподтемах, микротемах, вплоть до отдельных суждений. Такое развертывание «сверху — вниз» осуществляется говорящим, создающим текст в соответствии со своим коммуникативным намерением. Воспринимающий текст формирует эту иерархическую структуру в обратном направлении — «снизу — вверх», от более мелких частей содержания к целостному пониманию всего текста. При этом вертикальная структура текста далеко не всегда построена столь четко и логично: некоторые микротемы могут быть опущены, другие вклиниваются в «чужие» подтемы, противоречат друг другу и т.п. Подобные недостатки изложения восполняются знаниями и опытом коммуникантов на основе их предположений о конечном содержании всего текста. Отдельные фрагменты текста обладают большей или меньшей прогнозирующей силой, дающей возможность предвидеть последующее содержание. Такое «вероятностное прогнозирование» облегчает понимание речи и играет важную роль в процессе устного перевода.
Важную роль в создании целостности текста играет его горизонтальная структура, создаваемая формальными и смысловыми связями между высказываниями. Формальная связность текста (когезия) достигается с помощью различных языковых средств: союзов, повторов, слов-заместителей, согласования временных и иных форм и т.п. Смысловое единство текста (когерентность) обеспечивается логической последовательностью и непротиворечивостью изложения, логическими связками («итак», «следовательно», «подведем итоги» и пр.), использованием стереотипных формул, обозначающих начало (зачины) и концовки повествования, анафорическими и катафорическими отсылками к другим частям и т.п.
Непосредственно связана с когерентностью текста его тема-рематическая структура. Соотношение темы и ремы или актуальное членение характерно и для смысловой структуры отдельного высказывания. В содержании высказывания можно выделить два смысловых фокуса. Один из них (тема) — это исходный пункт сообщения, то, о чем сообщается, что, как предполагается, известно собеседнику или предлагается ему как нечто данное. Второй (рема) — главный смысловой центр сообщения, то, что сообщается, та новая информация, ради которой это сообщение создано. Тема-рематическое членение высказывания может осуществляться путем выделения ремы интонационными, лексическими или синтаксическими средствами, например, рема «отсутствие денег» в следующем высказывании может быть выражена разными способами: ударением («’денег нет у него»), лексически («а денег-то никаких нет у него»), синтаксически — постановкой ремы на последнее место в простом неэмфатическом высказывании («у него денег нет»). В тексте последовательность и связность изложения во многогм зависит от тема-рематических отношений соседних высказываний. Нередко рема одного высказывания становится темой другого. («Николай попытался открыть дверь. Дверь не открывалась»). Кроме того, определенная тема-ремати-ческая структура создается в целостном содержании текста, когда информация в одной части текста выступает в обобщенной форме в качестве исходного момента (темы) для последующего содержания. (Например, за описанием погожего дня следует сообщение, что в этот день произошло какое-то событие.) При создании текста перевода переводчик, как правило, сохраняет тема-рематическую структуру оригинала.
Особое значение для теории и практики перевода имеет детальное описание глубинной структуры содержания текста, отражающей процесс построения речевых высказываний и включения их в текст. Языковые средства, которые говорящий использует для передачи задуманного сообщения, служат своего рода «кирпичиками смысла», и в каждом высказывании они отбираются и организуются таким образом, чтобы, интерпретируя их значения относительно друг друга и относительно обозначаемой ими реальности, другие коммуниканты, обладающие необходимыми языковыми и фоновыми знаниями, могли бы извлечь из высказывания передаваемую информацию. Эта информация не сводится к простой сумме «кирпичиков смысла», из которой сложено высказывание. С одной стороны, интерпретация значений языковых средств в высказывании отсекает часть их семантики, включая в содержание высказывания лишь те ее компоненты, сочетание которых осмысленно и отвечает замыслу сообщения. Таким образом, содержание высказывания оказывается значительно более ограниченным, чем совокупность всех возможных значений единиц, входящих в высказывание. С другой стороны, сочетание языковых единиц в высказывании создает новую информацию, которая отсутствовала в используемых «кирпичиках смысла». Если каждый из таких «кирпичиков» содержит информацию о каких-то отдельных классах предметов, свойств, процессов или отношений, то их сочетание позволяет уже определенным способом (через набор ее признаков) описать целую ситуацию (ряд предметов мысли, связанных между собой определенными отношениями) и реализовать тем самым какую-то общекоммуникативную функцию (общую цель коммуникации). В этом смысле содержание высказывания оказывается более информативным, чем совокупное значение составляющих его единиц.
Информация, которую коммуниканты получают путем интерпретации значений языковых единиц, составляющих высказывание, выступает в качестве собственно языкового содержания высказывания. Это — как бы «поверхностное» вербальное содержание, которое всецело зависит от набора языковых средств. Оно всегда носит обобщенный характер, описывает типовую ситуацию, которая может существовать во множестве реальных вариантов. Даже очень конкретное, на первый взгляд, высказывание типа «Вчера вечером Николай срубил дерево, которое росло перед нашим окном» фактически лишь в общем виде содержит указание на субъект, объект, время и место действия. Можно лишь сказать, что некий говорящий сообщает, что некто по имени Николай срубил какое-то дерево, находившееся перед одним из окон какого-то строения, и что все это произошло накануне того дня, когда говорящий делает свое сообщение. Подобных ситуаций может быть огромное количество, и любая из них может быть описана с помощью такого высказывания. Это высказывание вполне осмысленно, оно может быть понято и переведено на другой язык с большей или меньшей полнотой в зависимости от соотношения семантических структур двух языков, участвующих в процессе перевода. Однако само по себе оно обеспечивает л ишь весьма поверхностную, неполную коммуникацию, поскольку не включено в текст, в конкретную обстановку общения и может относиться к любому Николаю и к любому дереву, стоящему у чьего-то окна. Такие высказывания, взятые изолированно от конкретной единичной ситуации общения, В.А.Звегинцев называл «псевдопредложениями», считая, что они не существуют как реальные единицы речи.
Однако в реальном речевом общении несомненно бывают и такие случаи, когда содержание отдельных высказываний и целых текстов воспринимается (а порой и продуцируется, а также переводится) лишь на самом поверхностном уровне понимания, которое не соотносится с конкретной ситуацией (например, когда я слышу, как незнакомые мне люди обмениваются замечаниями о совершенно неизвестных мне лицах или событиях). В любом акте общения «глубина» понимания передаваемого сообщения может быть неодинаковой для разных коммуникантов, и некоторые из них могут довольствоваться обобщенным языковым содержанием высказывания. Можно даже представить довольно пространные рассуждения или беседы, в которых языковое содержание высказывания не соотносится с какой-либо конкретной ситуацией и для осуществления коммуникативной функции речи (например, функции фатической) достаточно того, что коммуниканты обмениваются осмысленными высказываниями, составляющими достаточно связное целое.
Несомненно, бывают случаи, когда и языковое содержание высказывания оказывается понятым лишь частично или вообще не осознается коммуникантом вследствие отсутствия у него необходимых языковых или фоновых знаний, что лишает его возможности сопоставлять и правильно интерпретировать «кирпичики смысла». Существует так называемое вербальное знание, когда говорящий способен более или менее точно воспроизводить услышанное или прочитанное, фактически без самостоятельной интерпретации содержания произносимых им высказываний. Любопытно, что даже подобное механическое говорение, не имеющее смысла для самого говорящего, может быть вполне коммуникативным для других собеседников, способных извлечь информацию, содержащуюся в произносимых высказываниях. Текст, построенный в соответствии с нормами употребления языковых единиц в речи, остается осмысленным, и его содержание потенциально доступно для интерпретации и понимания.
Языковое содержание текста составляет лишь первый слой его «глубинной» смысловой структуры. Этот слой играет роль основы такой структуры, поскольку глобальное содержание текста извлекается из него и через него. Однако, он обычно содержит лишь меньшую, а иногда и менее важную часть информации, передаваемой в тексте. Хотя, как мы видели, языковое содержание текста может самостоятельно выполнять некоторые коммуникативные функции, его главная роль в речевом общении осуществляется благодаря тому, что это описание типовой ситуации соотносится с конкретными референтами и тем самым каждое высказывание включается в единичный контекст, связанный с такими же контекстами других высказываний в том же тексте, становится реальным речевым высказыванием, единицей текста. Теперь «кирпичики смысла», составляющие содержание высказывания, дополнительно интерпретируются по отношению к конкретным предметам мысли. Такая вторичная актуализация значений языковых единиц в значительной степени расширяет и обогащает информацию, которую коммуниканты могут извлечь из отдельных высказываний и текста в целом.
В нашем примере фраза «Вчера вечером Николай срубил дерево, которое росло перед нашим окном» будет описывать действия конкретного человека, совершившиеся в определенном месте и в определенное время. Поэтому коммуниканты могут иметь, реально или потенциально, массу дополнительных сведений о том, кто такой Николай, что это было за дерево, украшало оно участок перед домом или затемняло окно, имел ли Николай право или основание его рубить, много ли для этого понадобилось труда и т.д. В одном случае это высказывание будет содержать похвалу Николаю, в другом — осуждение, в третьем — удивление, что он сумел справиться с такой работой, и т.д. Именно конкретно-контекстуальный смысл высказывания является главным содержанием большинства актов речевого общения. Возможность описывать с помощью одного и того же набора языковых единиц множество конкретных ситуаций значительно расширяет коммуникативные потенции языка, включает речевое общение в практическую деятельность людей, связывает то, что говорится, с тем, что воспринимается с помощью органов чувств.
Контекстуализация высказывания — основа речевой коммуникации, обязательное условие функционирования языка в качестве средства общения между людьми. Умение соотносить языковые выражения с конкретными ситуациями присуще всем носителям языка. Поскольку конкретно-контекстуальный смысл высказывания и всего текста во многом зависит от индивидуальных знаний, эмоций и ассоциаций коммуникантов, он неодинаков для каждого из них. Однако все они, хотя и с разной полнотой, в процессе общения воспринимают языковое содержание высказывания как основу порождения контекстуального смысла.
Глобальное содержание текста редко ограничивается двумя семантическими слоями, о которых речь шла выше: языковым содержанием и конкретно-контекстуальным смыслом. Немаловажное значение в речевой коммуникации имеет способность языкового содержания высказывания передавать дополнительный смысл, имплицитно связанный с ним и выводимый из него коммуникантами. В лингвистической литературе понятие импликации заимствовано из логики и основано на логической связи: «Если А, то Б», когда Б не выражено, а лишь подразумевается. Иначе говоря, импликация представляет собой вид подразумевания, а имплицитный смысл текста — это особый вид импликации. Отдельные разновидности имплицитного смысла различаются как по способу возникновения такого смысла, так и по степени вероятности его восприятия коммуникантами.
Прежде всего отметим, что, говоря об имплицитном смысле, мы имеем в виду отношение импликации между двумя информативными комплексами, один из которых «антецедент» прямо выражен языковыми средствами, а другой «консеквент» лишь выводится из первого. Поэтому, хотя план выражения и план содержания языкового знака тоже могут рассматриваться как два объекта, связанные отношениями импликации (если А — звучание, то Б — значение), значение знака не является его имплицитным смыслом, так как оно непосредственно выражено его звучанием, а не выводится через какой-нибудь промежуточный информативный комплекс. Аналогичным образом отличается имплицитный смысл от аллюзии или скрытой цитаты, поскольку в них имплицируется не другой смысл, а двусторонняя единица речи. То же самое имеет место при эллипсе, где опускается какая-то языковая единица, восстанавливаемая на основе других единиц. По определению, имплицитный смысл выводится из выраженного смысла и тем самым отличается от пресуппозиции, которая предшествует выраженному смыслу и служит логическим условием истинности сообщения. Здесь подразумевание предшествует сообщению и не является его консеквентом.
Наиболее часто изучение имплицитного смысла проводилось в двух противоположных направлениях. С одной стороны, в рамках лингвистики текста исследовались случаи текстовой импликации. С другой стороны, рассматривались имплицитные элементы в семантике лексических единиц. Изучение текстовой импликации связано с филологическим или литературоведческим анализом, главным образом, произведений художественной литературы. Литературное произведение, как правило, многослойно: помимо внешнесюжетного повествования оно обладает дополнительными смысловыми планами, выводимыми из основного содержания. «Песня о буревестнике» — не просто описание птиц во время бури, а горячий призыв к революционной борьбе. «Преступление и наказание» — не только рассказ об убийстве старухи-ростовщицы и о разоблачении убийцы. Подразумеваемый смысл часто оказывается самым важным в произведении, отражает замысел автора, главную цель, побудившую его взяться за перо. Подобные импликации могут возникать как из содержания текста в целом, так и из содержания отдельных его частей, эпизодов, абзацев. В любом случае подобная импликация не дана непосредственно коммуникантам, которые будут по-разному формировать этот дополнительный смысл, а иногда и по-разному его интерпретировать и даже подчас не осознавать его совсем. Текстовая импликация находится на значительной семантической «глубине», и для ее восприятия необходимы не языковые знания, а аналитическое мышление, эмоциональная восприимчивость и художественное чутье.
Иначе обстоит дело с импликацией, связанной с семантикой отдельного слова. Известно, что в значении слова обобщены не все признаки обозначаемого класса объектов, а лишь некоторые из них, позволяющие отграничить данные объекты от всех других. В то же время наименования конкретных объектов связаны в сознании коммуникантов с целостными представлениями об этих объектах, охватывающими и те признаки, которые не включены в семантику самих наименований. Отражение в сознании подобных признаков может рассматриваться как своего рода импликация слова, то есть элементы смысла, имплицитно связанные со значением слова. На базе такого импликационала может возникнуть новое образное употребление слова. Так, в семантике слова «море» возникло образное употребление «множество» (море голов, цветов, улыбок), а в семантике слова «лиса» появилось переносное значение «хитрец». Можно предположить, что образование любой метафоры проходит через стадию импликационала. При этом импликация может быть многоступенчатой, последовательно развиваться от одного представления к другому, например: «шляпа» — головной убор «образованных», «ученых» людей; «ученые» — люди, витающие в облаках, «не от мира сего», рассеянные и непрактичные. Имплицитно этот процесс отражается в сознании и связи между объектами реального мира, что, по-видимому, лежит в основе метонимических переносов (шляпа, как характеристика человека).
Особые переводческие проблемы возникают в связи с имплицитным смыслом высказывания и текста. В подразумеваемом смысле высказывания можно выделить два вида имплицитнос-ти: первый вид связан с конкретно-контекстуальным смыслом, а второй — с языковым содержанием высказывания. В конкретном контексте любое высказывание может приобретать дополнительный смысл. Простая фраза, например, «Я иду в школу» может подразумевать «Поэтому я тороплюсь», «Я уже не маленький», «Я не хочу с вами разговаривать» и т.п. Имплицитность такого рода слабо связана с набором языковых единиц и всецело обуславливается индивидуальными особенностями конкретного акта общения. В силу этого она обычно наглядна и ясно осознается коммуникантами.
Второй вид импликации непосредственно связан с языковым содержанием высказывания. Определенный набор «кирпичиков смысла» способен создать дополнительный смысл, играющий важную роль в коммуникации. Такая имплицитность, с одной стороны, составляет часть текстовой импликации, а, с другой стороны, определяется собственно языковыми факторами. Поэтому она носит более устойчивый характер и сохраняется при включении высказывания определенного состава в различные текстовые ситуации. В отличие от индивидуально-контекстуальной имплицитности ее можно назвать общекоммуникативной.
Общекоммуникативная имплицитность различается по характеру ассоциаций, на основе которых возникает дополнительный смысл. Между выраженным и подразумеваемым смыслом могут существовать отношения предметной тождественности («повернуть ключ в замке» подразумевает запереть дверь), логического следствия («он пробежал 100 метров за 8 секунд» и, следовательно, значительно превысил мировой рекорд), символического выражения («он кивнул головой» подразумевает выражение согласия), этикетного иносказания («у нее критические дни»), образной репрезентации («он на нее пылинке сесть не дает» — очень любит и заботится) и т.д.
Связь импликации со значением языковых единиц, составляющих высказывание, отражает положение высказывания на границе языка и речи: с одной стороны, высказывание — это единица текста, составная часть более крупного речевого целого, а, с другой стороны, — единица реализации языковой системы, в рамках которой происходит актуализация языковых средств, интерпретация их значений, их воспроизведение и развитие.
Коммуникативная способность владеющих языком включает, помимо языкового знания, умение интерпретировать языковое содержание высказывания и выводить из него контекстуальный и имплицитный смысл. Потенциально коммуниканты имеют возможность извлекать из высказывания всю совокупность содержащейся в нем информации. Однако в конкретном акте общения получатель информации может порой воспринимать лишь часть глобального содержания текста. Наряду с полным пониманием этого содержания, может иметь место неспособность: а) интерпретировать имплицитный смысл («буквальное» понимание), б) соотнести языковое содержание с предметным знанием для интерпретации конкретно-контекстуального смысла («вербальное» понимание), в) интерпретировать — частично или полностью — языковое содержание высказывания (неполное понимание или полное непонимание сообщения).
Задача перевода заключается в передаче содержания текста оригинала. В идеале переводчик должен бы стремиться к воспроизведению всего глобального содержания этого текста (в связи с этим в теоретических работах по переводу нередко указывается, что следует переводить не просто текст оригинала, а «текст плюс контекст»). Мы видим, что это глобальное содержание складывается как из выраженного смысла, так и из смысловых компонентов, которые лишь подразумеваются или добавляются к языковому содержанию текста самими коммуникантами. Из таких же компонентов складывается и глобальное содержание текста перевода. Поэтому оптимальным решением задачи было бы точное воспроизведение в переводе языкового содержания оригинала, с тем чтобы рецепторы перевода могли бы на его основе самостоятельно вывести конкретно-контекстуальный и имплицитный смысл. Однако при этом возникают определенные трудности.
Прежде всего, как известно, языковое содержание оригинала практически никогда не воссоздается в переводе в полном объеме, и добиться здесь тождества невозможно. Фактическая близость содержания текстов оригинала и перевода достигается на разных уровнях эквивалентности с утратой отдельных элементов смысла. И в одном языке языковое содержание высказывания может варьироваться, сохраняя в разной степени инвариантный смысл. Варьироваться могут компоненты значения (семы) отдельных слов («Английские власти устроили суд над восставшими солдатами — Английские власти устроили судилище над восставшими солдатами»), компоненты значения синтаксических структур («Английские власти устроили суд над восставшими солдатами — Английскими властями был устроен суд над восставшими солдатами»), набор признаков, через названия которых в высказывании описывается данная ситуация («Английские власти устроили суд над восставшими солдатами — По приказу властей солдаты-участники восстания были отданы в руки английского правосудия»). Можно даже обнаружить наличие общих элементов смысла в некоторых высказываниях, где различаются и сами описываемые ситуации, Очевидно, например, что фразы:
«Не совершай опрометчивых поступков», «Семь раз отмерь, один раз отрежь», «Береженного и Бог бережет», «Сначала хорошенько подумай», «Не спросясь броду, не суйся в воду», «Горячая голова до добра не доведет» и т.п. имеют общий смысл — совет быть осторожным. Высказывания «Ты поступил совершенно правильно», «Молодец!», «Вот это да!», «Дай я тебя расцелую!», «Нет каков, а?» по-разному выражают общую идею одобрения и т.д. Все эти виды семантических расхождений могут обнаруживаться и между планами содержания взаимно эквивалентных высказываний в текстах оригинала и перевода.
Воспроизведение языкового содержания оригинала на разных уровнях эквивалентности может по-разному отражаться на способности рецептора перевода воссоздать конкретно-контекстуальный смысл оригинала. Роль конкретной обстановки общения и индивидуальных знаний и опыта рецептора в формировании конкретно-контекстуального смысла настолько велика, что он способен сохраняться при значительном варьировании языкового содержания и, напротив, может изменяться в значительных пределах при максимальном сохранении плана содержания оригинала. Следует также учитывать, что принадлежность рецептора к иному языковому коллективу сама по себе может лишить его каких-то знаний, имеющихся у рецептора оригинала и необходимых для полной интерпретации языкового содержания исходного текста. Здесь уже возникает необходимость сообщить эти знания рецептору перевода, включив их в содержание текста или во внетекетовые ссылки и примечания.
По-разному может воспроизводиться в переводе и имплицитный смысл оригинала. И здесь в идеале информация, подразумеваемая в оригинале, должна оставаться имплицитной и в переводе. Во многих случаях эквивалентное воспроизведение языкового содержания оригинала сохраняет и имплицитный смысл текста. Однако нередко сохранение первоначального соотношения явно выраженного и подразумеваемого смыслов в процессе перевода оказывается невозможным. Здесь можно отметить несколько типичных случаев, (например, Ф.М.Достоевский «Идиот». Перевод на английский Ю.М.Катцера):
1) Соотношение эксплицитного и имплицитного смысла высказывания в оригинале и переводе одинаково. При этом передача импликационала обеспечивается воспроизведением языкового содержания оригинала: «Я не из гордости это говорю: я и действительно не знал, куда голову преклонить.» — «I’m not saying that out of pride. I really didn’t know where to lay my head.» — «Ha улицу пойду, Катя, ты слышала, там мне и место, а не то в прачки.» — «I’ll go on the streets, Katya. You’ve heard me say so. That’s what I’m fit for, or else to be a washerwoman».
2) Соотношение эксплицитного и имплицитного смысла высказывания в оригинале и переводе одинаково. При этом передача импликационала обеспечивается путем модификации языкового содержания оригинала: «Ведь я тебе ни копейки не дам, хоть ты тут вверх ногами предо мной ходи.» — I won’t give you a single kopeck even if you stand on your head before me. «А это правда, что вот родитель мой помер, а я из Пскова через месяц без сапог домой еду.» — But it’s true enough that my parent died a month ago and I’m on my way from Pskov with hardly a kopeck to call my own.»
3) Соотношение эксплицитного и имплицитного смысла в оригинале и переводе изменилось за счет эксплицирования импликационала: «Взял меня родитель и наверху запер и целый час поучал.» — So Father took me upstairs, locked me up, and thrashed me for a whole hour. «Местечко в канцелярии я вам приищу, не тугое, но потребует аккуратности.» — I’ll find you a post in a Government office — one that will not require much of you except orderliness.
Такая связь импликационала высказывания с его языковым содержанием приводит к более частым изменениям структуры оригинала при переводе, чем наличие индивидуально-контекстуальной имплицитности. В любом случае переводчику приходится решать, достаточно ли полно воспроизведение языкового содержания оригинала обеспечивает и передачу подразумеваемого смысла.
Проблемы перевода — это, в основном, проблемы анализа, понимания и построения текста. Не случайно, многие переводове-ды рассматривают текст в качестве основной единицы перевода (ЕП). Для этого есть несколько оснований. Во-первых, поскольку текст представляет собой единое смысловое целое, значения всех его элементов взаимосвязаны и подчинены этому целому. Поэтому понимание отдельных высказываний в большей или меньшей степени зависит от содержания всего текста и от того места, которое они в тексте занимают. Таким образом, текст является той единицей, в рамках которой решается вопрос о контекстуальном значении всех языковых средств. Во-вторых, при оценке значимости неизбежных потерь при переводе действует принцип преобладания целого над частью. Это означает допустимость пожертвования менее существенными деталями ради успешной передачи глобального содержания текста. В-третьих, конечной целью переводчика является создание текста, который отвечал бы требованиям когезии и когерентности, и все решения переводчика принимаются с учетом этих требований. Конечно, признание текста основной единицей перевода не решает проблем, связанных с передачей отдельных элементов его содержания, но оно подчеркивает важность текстологических аспектов перевода.
Учитывая первостепенную роль текста в переводе, теоретики перевода пытаются разработать переводческую типологию текстов, которая отражала бы различия в общей стратегии переводчика, разную степень воспроизведения отдельных элементов или функций оригинала и роль переводчика как создателя текста перевода. Примером попытки связать классификацию текстов оригинала со стратегией переводчика может служить концепция немецкой исследовательницы К.Райс. Эта концепция исходит из теории основных функций языка, предложенной известным австрийским лингвистом К.Бюлером. Согласно этой теории, язык выполняет три главных функции: функцию описания (сообщение информации), функцию выражения (эмоциональных или эстетических переживаний) и функцию обращения (призыв к действию или реакции). Перенося эту классификацию функций языка на содержание текста, К. Раис предлагает различать три типа текстов: в первом типе доминирует функция описания, во втором — выражения, в третьем — призыва. Эти три типа текста, выделяемые на основе функций языка, предлагается дополнить четвертым типом — аудиомедиальным, к которому относятся тексты, предназначаемые для использования в устной форме.
Такая типология текстов непосредственно увязывается с задачами перевода. Предполагается, что первый тип текста ориентирован, в первую очередь, на содержание и при переводе этих текстов (коммерческих, научных, деловых и т.п.) задача переводчика заключается в том, чтобы как можно полнее передать это содержание. Второй тип текста считается ориентированным на форму (художественная литература), и задача переводчика заключается прежде всего в сохранении художественно-эстетического воздействия оригинала. Третий тип текста, ориентированный на обращение, стремится достичь определенный экстралингвистический эффект, и поэтому в переводе должно быть четко передано это обращение к слушателю или читателю. Аудиомеди-альные тексты (тексты радио и телепередач, сценических произведений и пр.) составляют часть более крупного целого, поэтому при их переводе прежде всего необходимо учитывать условия неязыковой (технической) среды, в которой они будут использоваться. Хотя на практике текст оригинала может включать признаки разных типов, один из них, как правило, является доминантным и именно он будет определять метод перевода.
По иному подошел к созданию переводческой типологии текстов немецкий пере водовед А.Нойберт. Он попытался расклассифицировать переводимые тексты на основе их прагматической ориентации. А.Нойберт исходил из того, что важнейшей задачей перевода является передача реального воздействия текста оригинала на его читателя, чтобы у читателей перевода возникли бы такие же прагматические отношения к передаваемому сообщению. По мнению А. Нойберта, достижение такой прагматической эквивалентности зависит от того, насколько содержание оригинала может влиять на читателя перевода, касаться его непосредственно, затрагивать его интересы. Исходя из этих соображений, предлагается различать четыре типа текстов, отличающихся по степени переводимости в прагматическом плане.
В первом типе у текстов оригинала и перевода имеются общие цели, основанные на общих потребностях. Содержание оригинала не предназначено исключительно для аудитории ИЯ (научно-техническая литература, рекламные объявления и т.п.). Общность цели означает, что и у аудитории ПЯ могут возникнуть такие же прагматические отношения к сообщаемому, и, следовательно, такие тексты обладают высшей степенью переводимости с прагматической точки зрения.
Второй тип отношений характерен для текстов, исключительно предназначенных для аудитории ИЯ (официальные распоряжения, местная информация, развлекательные материалы и т.п.). По мнению А.Нойберта, тексты законов, общественно-политическая литература, местная пресса настолько специфичны в прагматиve heard me say so. Thatческом отношении, что такие тексты в этом смысле принципиально непереводимы.
Третий тип текстов — художественная литература, — хотя и создаются для аудитории ИЯ, но могут выражать и общечеловеческие потребности. Поэтому их прагматические отношения с определенными ограничениями могут возникать и в переводе. Здесь степень переводимости зависит от жанра: беллетристика и драматургия обладают более высокой степенью переводимости, чем лирическая поэзия.
И, наконец, четвертый тип текстов создается на ИЯ, но предназначается для перевода на другой язык и изначально ориентирован на аудиторию ПЯ (публикации для зарубежных стран). Этот тип текста обладает высокой степенью прагматической переводимости.
Как мы уже отмечали, в современном переводоведении существует текстоцентристская концепция, согласно которой переводчик — это, в первую очередь, создатель текстов, с помощью которых должны быть достигнуты определенные прагматические цели. Эта концепция, которую называют «скопос-теория» (ско-пос — цель), исходит из того, что успех перевода, как всякой практической деятельности, зависит от степени достижения поставленной цели. В каких-то случаях цель перевода может быть достигнута при максимальном приближении к оригиналу, в других случаях текст перевода создается для того, чтобы сообщить получателю определенную информацию, убедить его в чем-либо, добиться заключения сделки, ввести его в заблуждение и т.п. При этом переводчик выступает не в качестве простого посредника, а как языковой консультант, специалист, хорошо знающий язык, культуру, экономику соответствующей страны и способный создать текст, который нужен для успешных контактов с представителями этой страны. Можно представить и такой случай, когда текста оригинала вообще не существует и переводчик самостоятельно создает свой текст, руководствуясь знанием цели или по указанию заказчика. Создатель текста оказывается центральной фигурой в межъязыковой коммуникации, и для теории и практики перевода особую важность приобретают данные лингвистики текста, раскрывающие особенности построения и функционирования текстов в различных сферах общения в рамках определенной культуры.
Подводя итог всему сказанному, еще раз подчеркнем, что текст выступает как цель, объект и результат перевода и текстологическим проблемам отводится важное место в современном переводоведении.
2 июня, 2014 
mrospr 