— Почему Европа враждебна России?
— Европа ли Россия?
— Цивилизация европейская тождественна ли с общечеловеческою?
— Гниёт ли Запад?
— Европейничание — болезнь русской жизни. И т.д.
Первая мысль — это написано СЕГОДНЯ!
Но нет — автор, Данилевский Николай Яковлевич, издал свой фундаментальный труд «Россия и Европа» в 1871 году.

Поражаешься не только злободневности, но и тому, КАК вообще могла быть издана книга, ничего общего не имеющая с официальной доктриной «Православия, Самодержавия, Народности»?

Православие и самодержавие автора интересуют мало, а народность — основной предмет рассмотрения. И народ, на взгляд автора, предельно далёк от свято-юродивого идеала «русского мужичка». Но цензурные послабления 70-х всё же позволили издать работу в научном, малотиражном журнале. Для очень узкого круга.
Круг заинтересованных, однако, вырос: и двух лет не прошло — вышло два отдельных издания.
Это понятно — ведь перед нами не статистический отчёт или философский трактат, а страстная публицистика, написанная языком, за полтора века ничуть не устаревшим.
(Да простит меня Данилевский, но приводить здесь обширные цитаты не буду. Только пересказ «своими словами»)

Почему Европа нам враждебна?

Мы наивно полагаем, что нас не знают. Как же! Европа знает всё — а России не знает? Нет, ОНИ знают то, что хотят знать, что им необходимо знать для нашего ослабления. Зачем?
А представьте себя на месте европейца и взгляните на карту. Вас не пугает эта гигантская аномалия, нависшая над всем «цивилизованным миром»?
Пытаясь показать, какие мы милые, мы приглашаем к себе иностранцев, и всячески их забавляем и обхаживаем. В этом нет ничего дурного (почему бы и не развлечь хорошего человека), но это никак не отменяет тех чувств, которые к нам питает Запад в целом: «СТРАХ И ЗАВИСТЬ».

Для нас это не опасно, пока Европа разъединена, пока решает свои проблемы. Но едва только у них получается хоть какое — то единство — Европа тут же обрушивается на Россию.

Потом долго приходит в себя, размышляя, как же это их опять разбили ВАРВАРЫ?

А в самом деле, КАК? Да, Россия превосходит Европу ресурсами, но использовать эти ресурсы мы ещё толком не научились. Наши полководцы (кроме Суворова) своими талантами весьма уступали европейским. И тем не менее…
Впору говорить о «народном духе» — некоем таинственном факторе, который мы и сами объяснить не можем.
Но главные битвы с Западом у нас впереди. И очень возможно, что эти битвы будут «тихими»: продвижением на Восток иной религии, иного образа мыслей, с целью разобщить славянство. Пока это удалось только с Польшей — и Польша стала неким недоразумением: славяне, упорно считающие себя Европой, вопреки собственным интересам. Точнее, в интересах шляхты, оторвавшейся от реальности — ведь голос рядовых поляков не слышен.

Вот почему России, чтобы уцелеть, необходимо изобрести совершенно новый общественно — политический строй, настолько привлекательный, чтобы объединить всё славянство и возможных союзников на Востоке.

Европа ли Россия?

Смешно и жалко выглядят наши попытки «войти в Европу». Едва стихает очередная волна вражды к нам (потому, что Европа занимается своими внутренними проблемами), как мы начинаем гордиться, что «Европа нас признала». Но нам не признание нужно, а только мир, потому, что мы — совсем другой тип цивилизации, и нет никакой причины и необходимости этот тип менять.

Почему вообще мы решили, что МОЖЕМ быть Европой? Мы, у которых нет с Западом общей истории? Наша история — это ОБОРОНА от Запада! Потому, что нам нравится культура Европы? Полагаем, что как только просветимся, нас усыновят?

Это как если бы человек ломился в чужую семью, претендовал войти в число наследников лишь потому, что эти соседи ему нравятся…

Общечеловеческая цивилизация — миф.

Общечеловеческими называются ценности народа, на сегодняшний день лучше других вооружённого, и оттого более наглого, считающего себя вправе поучать весь остальной мир.
А между тем воцарение «общечеловечества» было бы концом истории, так как исчез бы источник развития — многообразие.
Поэтому неважно, под каким знаменем окажется «единое человечество». Будет ли это Всемирная Европа (включая молодую Америку), или некий Всемирный Восток, или даже Всемирная Россия.

Пытаясь заглянуть в будущее России, Данилевский присматривается к новейшим учениям, и догадывается, что знаменем может стать социализм.
«Горькое и опасное лекарство! Никому не мешает, пока стоит на полке аптеки, но его снимут с полки, когда болезнь признают опаснее лекарства».

Чем опасно? Прежде, чем строить общество справедливости, придётся сломать существующее. Несправедливое, но… всё же дающее возможность существования стране и людям. А такой слом по определению справедливым быть не может, и обиженных разрушением будет слишком много.

Монархия, империя, вероятно, не лучший строй, но для русского человека вообще не имеет особого значения форма правления. Потому, что по всеобщему нашему убеждению, есть область, над которой не властна ни одна власть — интеллектуальная, творческая. А именно её наш народ — идеалист почитает наиболее важной. Ведь совсем не случайно наибольших успехов мы достигли не в технике, не в промышленности (деятельности, наиболее уважаемой Западом), а в литературе и живописи.

Итак, наука — не синоним цивилизации.
«Общечеловеческое» можно понимать только как сумму достижений народов — отрядов человечества. Именно поэтому свой народ надо изучать и просвещать — для наиболее полного раскрытия его возможностей и его роли в создании мировой культуры.

Европейничание — болезнь русской жизни

Вопрос, больной для славянофилов, сделавших Данилевского своим идеологом.
«Нормальный» славянофил полагал, что была такая светозарная Русь, которую искалечил антихрист Пётр…
Данилевский же рассматривает реформы Петра, как необходимость для дальнейшего развития, и даже для самого сохранения политически независимого государства.
Единственное, что он ставит Петру в упрёк: изменения не должны были касаться быта — кафтанов, бород, кухни…

Это не пустяк — именно эти перемены и создали Петру наибольшее количество врагов, ведь людям свойственно не видеть главного за мелочами.
Если где реформы и повредили самобытности — то только в области художественного творчества. Однако и здесь народные начала не уничтожены.
Но была заложена основа для деления народа на две неравные части: европейскую культуру усвоил себе ничтожно малый процент, но этот процент — верхушка. Благодаря этому и в народе появилось убеждение, что хочешь попасть в верхушку — надо считать всё русское второсортным. И выходец из низов, едва научившись грамоте, пытается прикидываться европейцем. Как правило — удачно, мы — ученики талантливые.

Следствием этой странной недальновидности Петра стало то, что сколь — нибудь просвещённый русский стесняется быть патриотом. Он смотрит на Россию сквозь европейские очки, и готов согласиться с тем, что Европа готова нам помочь!

И что должен думать о нас «средний» европеец? О нас, которые считают «заграничное», безусловно, лучшим, чем своё, но при этом не встречают европейские нашествия хлебом — солью? Дворяне,для которых французский язык был родным, вольнодумцы, республиканцы — воевали с Наполеоном!
Нация опасных сумасшедших?!

Не является ли столь разный образ мышления следствием разных религиозных убеждений? Вопрос, требующий изучения — ведь и Европа, и мы — христиане.
Но католицизм сделал ставку на эмоции непросвещённого народа: богословие в нём — удел избранных, а искусство, музыка — это для всех, и это — высочайшие образцы. Не можем не восхищаться, но вера без мысли для нас — сродни шаманизму.

Протестантизм пошёл иным путём: потребовал от приверженцев именно думать. И Данилевский приводит анекдот (вероятно, правдивый), как Джефферсон (президент США) создал своё личное Евангелие: взял два экземпляра книги, вырезал и наклеил в тетрадь «всё то, что согласовывалось с его личным нравственным чувством». Получилось руководство по поведению, этическая система.
Понятно, что поручи такую работу другим людям — у мистика и у рационалиста получатся совершенно разные тексты.
Итак, в протестантизме нечего не осталось от религии, и как этическое учение он не объединяет людей, а напротив — разъединяет. Секты будут только множиться.

О православии автор произносит всего несколько слов, не вдаваясь в его обсуждение и сравнительный анализ. Неинтересно или рискованно? Кто знает… Но православие Данилевский находит оптимальным для славянства потому, что мистическое и рациональное начало в нём уравновешенны.

Уникальность русской цивилизации в том, что она — пример гармоничного сосуществования ста разных, очень разных народов. Она открыта для всех, кто разделяет её ценности и нормы.

Но Европа не монолит и, рассматривая её культурно — исторические типы, автор приходит к выводу, что совсем не случайно цивилизации приходят в упадок — и рядом (а иногда и на другом конце планеты) возникают новые: это — залог развития человечества в целом.

Русская цивилизация — не «богоносец, призванный спасти человечество», как твердили о том славянофилы. Нет, она лишь наиболее развитая в семье славянских народов.
И необходимость «панславизма» Данилевский выводит именно из этого: не только сербы или болгары, но и более благополучные чехи могут сохранить свою самобытность, свою культуру только в союзе с Россией (и даже под её прямым покровительством). Что уж говорить о нацменьшинствах в чужих странах — валахах, словенцах, русинах…

Россия слишком велика для того, чтобы быть «европейской державой». Чтобы играть такую роль, она должна скорчиваться, съёживаться без конца жертвовать своими интересами… ради чего? Чтобы нас любили? Но кто же искренне любит великана?
Нет, назначение великана в том, чтобы защитить, объединить слабых, став главой некоей новой, особой, политически самостоятельной системы государств. Противовесом. Одним из полюсов мира.

И если Россия не исполнит этого своего предназначения, ничего ей не останется, кроме как «бесславно доживать свой жалкий век, перегнивая, как исторический хлам», становясь неодухотворённым материалом для новых, неведомых исторических комбинаций.
Не пропустите новые публикацииНаталья БаеваПодписаться