УДК

А.Н. Злобин

(Мордовский государственный университет,

г. Саранск)

 В статье рассматривается эрратологический аспект переводческой деятельности, связанный с определением, как качества перевода, так и оценки профессионального мастерства переводчика. Предлагаемое когнитивное переформатирование стратификации качественных показателей транслята позволяет представить их как многоаспектное знание матричного формата. Данный подход способствует избавлению от крайней субъективности при определении качества перевода и классификации ошибок переводчика  и способствует выработке объективных научных критериев оценки качества результатов перевода.

Ключевые слова: транслят, переводческая эрратология, качество перевода, номенклатура переводческих ошибок, когнитивное переформатирование, когнитивная матрица, знание концептуально сложного формата, объективные параметры оценки качества перевода.

A.Zlobin

(N.P. Ogarev Mordovia State University, Saransk)

AN IDEA OF POLYCODENESS OF THE TRANSLYAT QUALITY INDICATORS

Abstract. The article discusses the erratologic aspect of the translation practice. The said aspect is associated with the evaluation of translation quality and the translator’s professional skills. The present cognitive reformatting of stratifying the “translyat” qualitative indicators allows us to consider them as comprehensive knowledge of matrix format. This approach helps us to get rid of extreme subjectivity in evaluating the quality of translation and classifying the translator errors, and to develop objective scientific criteria for describing the quality of translation results.

Keywords: translyat; translation erratologiya; translation quality; the range of translation errors; cognitive reformatting; cognitive matrix; knowledge of  conceptually complex format; objective parameters for evaluating the quality of translation.

К определению качественных показателей транслята или результата перевода обращались в прошлом многие российские переводчики. Наиболее значимой, на наш взгляд, является написанная в 1747 г. знаменитая «Эпистола о русском языке» переводчика А.П. Сумарокова, в которой следует особо выделить следующие релевантные для результата перевода строки:

«… Посем скажу, какой похвален перевод:

Имеет в слоге всяк различие народ.
Что очень хорошо на языке французском,

То может в точности быть скаредно на русском.
Не мни, переводя, что склад в творце готов;Творец дарует мысль, но не дарует слов.
В спряжение речей его ты не вдавайся
И свойственно себе словами украшайся.
На что степень в степень последовать ему ?
Ступай лишь тем путем и область дай уму.
Ты сим, как твой творец письмом своим ни славен,
Достигнешь до него и будешь сам с ним равен.
Хотя перед тобой в три пуда лексикон,
Не мни, чтоб помощь дал тебе велику он,
Коль речи и слова поставишь без порядка,
И будет перевод твой некая загадка,
Которую никто не отгадает ввек;
То даром, что слова все точно ты нарек.
Когда переводить захочешь беспорочно,
Не то, — творцов мне дух яви и силу точно…» [1. ].

Их анализ показывает, что «результат перевода» (лат. «resultatus» отраженный),  является с одной стороны, итогом того, что получено по окончании (переводческой) деятельности, а с другой – показателем мастерства (в переводе) [2.  С. 690]. Например: «…И будет перевод твой некая загадка, которую никто не отгадает ввек; То даром, что слова все точно ты нарек…». Нетрудно убедиться в том, что данная А. П. Сумароковым оценка качественных показателей транслята носит весьма общий характер.

К сожалению, результат перевода – переведенный текст (ПТ) или транслят как одна из теоретико-переводческих универсалий [3.  С. 47] до сих пор не представлен среди основных аспектов переводоведения должным образом, с учетом многоаспектности знания о ПТ вообще и его оценке в частности. Хотя мы и находим здесь такой аспект, как «научная критика перевода», основным инструментом которой служит понятие эквивалентности (мера соответствия ПТ → исходному тексту (ИТ), применяемое к конкретным результатам перевода, тем не менее его явно недостаточно для оценки показателей мастерства или качества перевода. Кроме того, в нем в недостаточной мере учтена типология ПТ, например, по характеру соответствия ИТ и ПТ: вольный (свободный) перевод, интерпретация, адекватный перевод, точный (правильный) перевод, аутентичный перевод, заверенный перевод и по типу адекватности (воссозданию единства формы и содержания ИТ средствами другого языка) [4. С.13]; семантико-стилистически адекватный перевод, дезиративно-адекватный перевод [5.] или адекватный, эквивалентный, точный, буквальный, свободный перевод [6. С. 227].

Следствием такого подхода как к самому ПТ, так и его оценке, без должного учета их многоаспектности, является наличие «нерешенной проблемы по выработке объективных научных критериев оценки текстов» [3. С. 50]. Определение объективных параметров оценки качества перевода, справедливо отмечает Е. А. Княжева, осложняется еще и тем, что и перевод, и оценка качества перевода несвободны от влияния субъективных представлений переводящего и оценивающего субъектов о «правильном» переводе и этике переводческого труда. Таким образом, исследовательский интерес неизбежно смещается с объекта и результата на субъект речевой деятельности [7. С. 35], хотя, вполне очевидно, что в первую очередь оценке подлежит сам транслят.

Решению данной проблемы могло бы способствовать добавление к известным функциям критики перевода – улучшению качества перевода, формированию в обществе спроса на качественный перевод, использованию инструментария критики перевода в обучении переводчиков, еще и необходимости выработки стандартов качества перевода, которые бы использовались для экспертной работы переводчиков в различных сферах переводческой деятельности [8. С. 166].

Приведенные факты подтверждают насущную потребность в проведении когнитивного переформатирования данного аспекта переводоведения, представления его как знания концептуально-сложного формата, ведь показатели мастерства в переводе хотя и имеют градуальный характер, но, тем не менее, оцениваются не только по эквивалентности. При этом, наряду с указанными выше типами ПТ, следует учитывать еще и соответствие ПТ нормативным требованиям – норме переводческой речи, конвенциональной норме перевода, жанрово-стилистической норме, а также соответствие текста перевода тем задачам, для решения которых был осуществлен процесс перевода, т.е. прагматическую ценность перевода [6. С. 249]. В целях унификации терминологии вполне обоснованным представляется назвать этот аспект науки о переводе по аналогии с теорией процесса перевода «теория результата перевода». Поскольку любая, в том числе и переводческая, наука интересуется ошибками, в ней должны быть общая теория ошибок или эррология [9. С. 36-37] и частные теории ошибок, что предполагает интеграцию теории результата перевода с теорией ошибок.

Принимая во внимание многоаспектность знания о переводе и его оценке, можно говорить о том, что с помощью компонента «результат перевода» мы получаем доступ к многоаспектной частной когнитивной матрице (ЧКМ) «качество перевода», как многомерной системе взаимосвязанных когнитивных контекстов или областей (аспектов) концептуализации перевода, передающей многоаспектные знания об определенных концептуальных областях перевода различного уровня сложности, которые сами представляют собой многокомпонентные матрицы. Таким образом, общая и частная когнитивные матрицы могут рассматриваться как многомерные системы взаимосвязанных когнитивных контекстов, передающих многоаспектные знания об определенной области или многоаспектность того или иного знания соответственно. Частная когнитивная матрица перевода выступает на данном этапе как средство организации и инструмент познания результата перевода, как особая организация знания, составляющая необходимое предварительное условие нашей способности к пониманию тесно связанных между собой когнитивных контекстов или областей концептуализации перевода  [10. С. 99].

Подчеркнем, что «качество перевода в стратегическом плане является самым главным… именно хорошее качество перевода определяет его дальнейшее использование, срок его “жизни” и убережет заказчика, переводческую организацию, переводчика от возможных юридических и финансовых неприятностей в дальнейшем» [11. С. 4]. Альтернативный качеству термин «репрезентативность» перевода (т.е. перевод должен отражать лишь необходимую часть информации ИТ, для разных текстов разную) и предлагаемые критерии репрезентативности – отражение соответственно плана содержания, цели создания ИТ, его «тона» и авторского содержания [12. С.146-147] мы считаем неприемлемыми по причине невозможности их использования для практических целей из-за сужения до минимума показателей мастерства в переводе.

Поскольку проблема определения качественных показателей перевода носит глобальный характер, то она рассматривается переводчиками и переводоведами всех стран мира. Как известно, разработано и введено в действие несколько международных стандартов на перевод. Это проект европейского стандарта ICS 03.08.20, австрийский стандарт ICS 03.080.30, немецкий стандарт DIN EN 150038, международный стандарт ISO 12616 (терминография, ориентированная на перевод). Изучению этой проблемы посвящены различные национальные и международные конференции. О том, что качество перевода, как и сам перевод в целом, представляет собой поликодовое или многоаспектное знание, свидетельствует перечень аспектов в упомянутых выше стандартах. Среди них, к примеру, организационно-методические аспекты выполнения переводов (контроль за выполнением и редактированием перевода, терминологическая поддержка перевода, оформление перевода) и подбор компетентных     переводчиков и редакторов [11. С. 5]. Наряду с основными подходами к оценке (эквивалентность, адекватность, точность, вольность, буквализм, стратегия переводчика, норма, трансформация, соответствие), в рамках данных классификаций, безусловно, должны учитываться еще и аспекты, связанные как с определением качества внутритекстуальной когерентности транслята, так и с определением качества интертекстуальной когерентности между транслятом и ИТ [8. С. 168]. На повестке дня анализ современного программного обеспечения для контроля качества перевода и справочных ресурсов Интернет, к которым обращается переводчик на этапе редактирования перевода и т.д.

В связи с изложенным выше можно говорить о том, что качество перевода может получать свое осмысление к примеру в таких концептуальных областях, как «виды перевода», «типы ПТ», «сферы профессиональной коммуникации», «общие и специальные показатели мастерства в переводе», «автоматизированные средства контроля перевода», «ошибки переводчика» и др.

Как известно, переводческие ошибки совершаются бессознательно и их причины, как правило, следует искать в недостаточной образованности переводчика. Тем не менее, исследование феномена ошибки также требует многоаспектного подхода, включающего определение типа ошибки (ошибка содержания / ошибка формы), причины ошибки (недостаточная языковая компетенция / когнитивная база, недостаточное владение технологией перевода) и характера ошибки (ошибка системная / ошибка несистемная) [7.  С.  39].

Н. К. Гарбовский считает подобное расчлененное представление ошибок «продуктивным как для переводческой критики, т.е. объективной, насколько это возможно, оценки переводческого труда, так и для обучения переводу, когда необходимо найти причину каждой ошибки переводчика. Их причины хорошо известны: недостаточное владение языком оригинала и языком перевода, недостаток знаний переводчика о тех предметных ситуациях, о которых идет речь в исходном сообщении, невнимательное или пренебрежительное отношение к тексту оригинала, к идеям и индивидуальному стилю автора, а также многое другое» [13. С. 515]. Отсутствие подобного подхода в прошлом приводило к тому, что в течение продолжительного времени анализу и классификации подвергались только ошибки, допускаемые переводчиком на этапе собственно перевода, т.е. поиска соответствий и преобразования ИТ средствами ПЯ, а ошибки на уровне восприятия ИТ оставались неизученными, так как трансформационная модель перевода основывалась прежде всего на том, что ИТ переводчиком понят.

В настоящее время имеется множество типологий ошибок переводчика, где дается их расчлененное или многоаспектное представление. Так, например, Н. К. Гарбовский в своей типологии указывает не только тип ошибки, но и причину ее возникновения.

1. Ошибки понимания на уровне «знак – понятие». Данная ошибка имеет место, когда переводчик приписывает знакам не те понятия, которые они заключают в себе на самом деле.
2. Ошибки понимания на уровне «знак – сложное понятие», возникающие при расшифровке смыслов словосочетаний.
3. Ошибки понимания на уровне «знак – суждение», являющиеся результатом недостаточного внимания переводчика к синтаксической организации высказывания.
4. Ошибки понимания предметной ситуации, представляющие собой искажения на уровне описания ситуации по причине недостаточного когнитивного опыта переводчика [13. С. 516].

Нетрудно убедиться в том, что данная типология ошибок привязана к конкретному этапу перевода, главным образом к этапу понимания ИТ и, разумеется, не дает ответа на все вопросы, важные для практической деятельности как переводческих организаций, так и отдельных переводчиков, например, что такое переводческая ошибка, типы переводческих ошибок, сколько и какие ошибки допустимы в переводе (черновом, рабочем, для опубликования) или же в переводе не должно быть ни одной ошибки. Мы разделяем мнение исследователей перевода, которые считают, что «без решения этих проблем невозможно объективно оценивать претензии заказчика к качеству перевода и определить достойную оплату труда переводчика. Типология и “вес” переводческих ошибок играют также существенную роль при обучении переводу» [11. С. 5].

Указанные выше авторы предлагают свою классификацию переводческих ошибок, в которой сделана заявка на то, что она является универсальной, поскольку в ней описаны все группы нарушений с характеристикой категории нарушений, их сущности и характера, способствующие, по мнению разработчиков, применению данной системы оценки специалистами в практической работе переводческих организаций и при обучении переводу. Вместе с тем предложенное в указанных группах форматирование переводческих ошибок не является принципиально новым, а фактически в значительной степени повторяет уже известные подходы к классификации ошибок в переводе. Например, в первой группе ошибок – нарушения при передаче смысла, связанные с денотативным содержанием текста, прочитываются общеизвестные смысловые ошибки. Приведенные здесь же категории ошибок опущение, добавление и замена информации, неточная передача фактической и релятивной информации могут быть идентифицированы как вольность или буквализм. Во второй группе представлены нарушения, связанные с передачей стилистических характеристик  ИТ,  и, соответственно, нарушения в передаче функционально-стилевых или жанровых особенностей ИТ или, по В. Н. Комиссарову [6.], нарушение жанрово-стилистической нормы перевода. Калькирование оригинала – это опять же буквализм. Здесь же почему-то и нарушение узуса ПЯ или, по Л. К. Латышеву [14.], узуальные ошибки, хотя это уже, как говорится, из другой оперы, т.е. нарушение нормы переводческой речи. В третьей группе ошибок даны нарушения, связанные с передачей авторской оценки, т.е. вольность. В последнюю группу включены очевидные (а что есть неочевидные?) нарушения нормы и узуса ПЯ или все той же нормы переводческой речи [11. С. 32]. Что касается веса переводческих ошибок, то и здесь есть претензия на оригинальность: искажение и снижение точности, вместо искажения, неточности, неясности [14. С. 134].

Кроме того, за бортом данной номенклатуры переводческих ошибок остаются нарушения прагматической нормы перевода, например отсутствие прагматической адаптации, неправильное «включение» прагматического фильтра и т.д. В ней не учтены и ошибки, возникающие «при переводе с иностранного языка на родной, когда переводчик сталкивается не только с системой русского языка, над которой доминирует другая, но и с иной культурой, иным мировосприятием. Ошибки при переводе с родного языка на иностранный возникают, когда переводчику недостает знаний о всей системе выразительных средств переводящего языка [13. С. 515–516].

Таким образом, рассмотренная выше классификация переводческих ошибок не может претендовать на универсальную, так как в ней не в полной мере представлен характер переводческой ошибки как многоаспектного знания. Актуальность представления переводческой ошибки как знания концептуально-сложного формата возрастает в связи с планируемой аттестацией переводчиков экспертами Союза переводчиков России. К сожалению, в предложенном проекте оценки качества перевода для аттестации переводчиков переводческая ошибка также не представлена в полной мере с учетом характера перевода как многоаспектного знания, да и сама идентификация переводческих ошибок вряд ли совершенна (например: «плохой русский язык» / ср. нарушение норм переводческой речи).

Созданию единой типологии переводческих ошибок будет способствовать, на наш взгляд, их форматирование с помощью упомянутой выше когнитивной матрицы. Для этого мы выделяем в ЧКМ «качество перевода» концептуальную область «ошибки переводчика» как отдельную многокомпонентную частную когнитивную матрицу. При этом мы намеренно отказываемся от термина  «переводческая ошибка», поскольку он представляет ошибку как знание концептуально-простого формата, связывая ее только с процессом перевода. Термин «ошибки переводчика» дает возможность представить ошибки как многоаспектное знание, как знание концептуально-сложного формата, включить сюда, кроме буквализма, вольностей, искажений, неточностей и неясностей, и смысловые, и стилистические, и узуальные ошибки, и нарушения нормативных требований, и терминологические, и фразеологические, и культурологические ошибки и многие другие. Именно такую картину мы наблюдаем при разграничении общей и частной эрратологии (лингвистической эрратологии, лингводидактической эрратологии, переводческой эрратологии) и специальной эрратологии (например, рецептивной и экспрессивной эрратологии в рамках переводоведения) [9. С. 37].

Ядро ЧКМ «ошибки переводчика» так же как и качество перевода, получает осмысление в различных концептуальных областях, среди которых, к примеру, «виды перевода» (ошибки в устном и письменном переводе), «типы ПТ» (ошибки в свободном, точном, заверенном и других типах перевода), «сферы профессиональной коммуникации» (терминологические и конвенциональные ошибки) и многие другие компоненты, которые еще предстоит выделить и описать.

В заключение отметим, что когнитивное форматирование в данной сфере перевода позволит избавиться от крайней субъективности при определении качества транслята и классификации ошибок переводчика.

Библиографический cписок

1. Сумароков А.П. Эпистола о русском языке // Электронный ресурс Интернет: :http://rvb.ru/18vek/sumarokov/01text/01versus /06epistles/041.htm
2. Адамчик В. В. Новейший словарь иностранных слов и выражений. Минск : Соврем. литератор, 2007. 976 с.
3. Алексеева И. С. Введение в переводоведение : учеб. пособие для студентов филол. и лингв. фак. высш. учеб. заведений. СПб. : СПбГУ ; М. : Издат. центр «Академия», 2004. 352 с.
4. Нелюбин Л. Л. Толковый переводческий словарь. – 3-е изд., перераб. М. : Флинта : Наука, 2003. 320 с.
5. Паршин А. Н. Теория и практика перевода. М.: Рус. яз., 2000.161 с.
6. Комиссаров В. Н. Теория перевода (лингвистический аспект). М. : Высш. шк., 1990. 253 с.
7. Княжева Е. А. Болезни роста: теория и практика анализа переводческих ошибок // Проблемы теории, практики и дидактики перевода : сб. науч. тр. Сер. Язык. Культура. Коммуникация. Вып. 14, т. 1. Н. Новгород : НГЛУ им. Н. А. Добролюбова, 2011. С. 35–43.
8. Алексеева И. С. Текст и перевод. Вопросы теории. М. : Междунар. отношения, 2008. 184 с.
9. Шевнин А. Б. Переводческая эрратология как инструмент научного познания // Вестн. НГЛУ им. Н. А. Добролюбова. Вып. 5. Лингвистика и межкультурная коммуникация. Н. Новгород : НГЛУ им. Н. А. Добролюбова, 2009. С. 35– 39.
10. Злобин А. Н. Перевод в когнитивном формате знания. Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 2012. 152 с.
11. Бузаджи Д. М., Гусев В. В., Ланчиков В. К., Псурцев Д. В. Новый взгляд на классификацию переводческих ошибок. М. : ВЦП, 2009. 120 с.

12.Тюленев С. В. Теория перевода. М.: Гардарики, 2004. 336 с.

13. Гарбовский Н. К. Теория перевода. М. : Изд-во Моск. ун-та, 2004. 544 с.
14. Латышев Л. К. Перевод: проблемы теории, практики и методики преподавания. М. : Просвещение, 1988. 160 с.

А.Н. Злобин

Мордовский госуниверситет им. Н.П. Огарева, г. Саранск

Хотя «средство перевода», дает нам доступ к видам средств, а именно к основному средству «мыследеятельностному механизму переводчика» и вспомогательным средствам – двуязычным и многоязычным словарям, справочникам, стандартам и т.п. [Злобин 2006: 61-62], тем не менее, оно в явном виде не представлено среди основных аспектов переводоведения [см. Алексеева 2004: 48]. А ведь человеческий перевод, подчеркивает Л. Сальмон, возможен именно благодаря пока что еще не осознанным механизмам действия мозга [Сальмон 2004: 307]. Мозг – двигатель перевода, добавляет она, а перевод самая комплексная из всех умственных операций, состоящая из перекодирования понятийных структур мышления, выраженных на исходном естественном языке в знаковую систему языка перевода [Сальмон 2002: 443].

Как известно, работа основного средства перевода принципиально ненаблюдаема, о ней можно судить лишь косвенным образом, изучая ее результаты. По этой причине, считает В.Н. Комиссаров, суждения о переводческой компетенции, о том, как реально переводчик осуществляет перевод, какие проблемы и каким образом он решает их в процессе перевода, носили (и до сих пор носят), как правило, гипотетический характер. Изучение мыслительных операций переводчика в процессе перевода, как, впрочем, и изучение самого средства перевода, остается одним из наименее разработанных разделов современной теории перевода [Комиссаров 1999: 91].

Для того чтобы восполнить этот пробел в перечне основных аспектов переводоведения необходимо выйти на такой активно разрабатываемый в настоящее время аспект как переводоведение в рамках “brain sciences”, ставящий своей целью в том числе и приспособление преподавания к функционированию основного средства перевода – мозга студента.

Хотя, по словам Л. Сальмон, о нашем мозге мы действительно знаем еще мало, тем не менее, нейрофилософия и нейронауки идут вперед гигантскими шагами, и среди самых передовых теорий, все чаще и чаще подтверждаемых лабораторными данными, имеются концепции, принципиально важные для определения понятий процесса перевода и, следовательно, для изучения его механизмов, например, роли подсознания в процессе перевода [Сальмон 2002: 443]. Благодаря этому функционирование перевода в перспективе будет представлено не как чисто эмпирический и, зачастую, метафизический процесс, а как осознанная деятельность свободного разума, способного планомерно и поступательно получать искомый результат [Галеева 1997: 27], в нашем случае ПТ или транслят. Дальнейшая аспектуализация изучения основного средства перевода может осуществляться как в рамках мыследеятельностной онтологии перевода [там: же], так и в рамках сформировавшейся частной парадигмы научных знаний – когнитивной транслатологии, инкорпорирующей весь опыт развития переводческой мысли [Фесенко 2002: 3].

Вспомогательные средства перевода представлены в перечне основных аспектов переводоведения как «прикладное переводоведение», призванное обеспечивать непосредственную языковую практику. Его задачей является разработка разного рода пособий для переводчиков: толковых, одноязычных и двуязычных словарей, лингвострановедческих словарей и справочников переводчика [см. Алексеева 2004: 50]. Никоим образом, не умаляя их значение, следует все же констатировать, что за последнее время рабочее место переводчика и применяемые им технологии радикально изменились. Электронные словари практически вытеснили из кабинетов полки, заставленные бумажными лексиконами. Кроме того, благодаря внедрению специального программного обеспечения для переводчиков, позволяющего использовать ранее переведенные тексты, производительность труда увеличилась примерно на 40% [Шереминская 2008: 115-116].

Приведенные факты подтверждают необходимость выделения в аспекте «средство перевода» еще одного подаспекта, а именно «виды средств», который мы обозначаем как «инструментарий переводчика», дополняя его современными вспомогательными средствами перевода.

В настоящее время, благодаря новым технологиям, пишет А.О. Иванов, мы на достаточно близкое расстояние приблизились к осуществлению мечты переводчика о том, чтобы всю черновую работу (поиск эквивалентов в словарях, ввод текста перевода, проверка орфографии и стиля) выполняла бы умная машина, и теперь можем рассуждать об этом уже в практическом плане. Различные компьютерные программы, выполняющие большую часть работы переводчика, стали реальностью. Причем, каждая из них является вспомогательным средством для выполнения определенных функций. Так, например, электронные словари облегчают поиск словарного эквивалента, его проверку и перенос в текст перевода, сокращая время на эти операции до секунд. Программы обработки терминологии сделали возможным автоматическое извлечение терминов из оригинала или из параллельных текстов на двух языках и создание переводчиком собственных терминологических баз данных и словарей. Программы машинного перевода за считанные секунды переводят текст с полным сохранением форматирования. Программы контроля качества дают возможность автоматического контроля унифицированности употребления терминологии [см. Иванов 2005: 131].

Особо следует сказать о накопителях переводов – программах для переводчиков, практические навыки работы с которыми дают переводчику после окончания вуза шансы на получение работы в переводческой фирме. Многие переводческие агентства для повышения скорости приобретают специальное программное обеспечение категории Translation Memory ™. Среди них TRADOS Translation Workbench, Déja Vu фирмы Atril, IBM Translation Manager, Star Transit и SDLX [Робинсон 2005: 37].

Фактически «автоматизированный инструментарий переводчика» включает целый набор программ, в том числе и ТМ-инструментарий, или программный комплекс, который в сочетании с общими и специальными электронными словарями, электронными энциклопедиями, а также переводческими ресурсами Интернета хотя и облегчает работу переводчика, но вместе с тем требует от него огромной подготовительной работы и тем самым наличия дополнительных знаний.

Вполне понятно, что из-за высокой стоимости новейших технологий перевода их приобретение отдельными переводческими фирмами, переводческими факультетами и, тем более, отдельным переводчиком пока проблематично. Тем не менее, модернизация в сфере вспомогательных средств перевода продолжается и поэтому необходимо форматирование аккумулируемых здесь знаний, представляющих собой опять же многоаспектные знания матричного формата, которые имеют выход как в дидактику перевода, в частности, например, в работу с текстами в электронной форме, так и в медийную педагогику в целом.

Как известно, задача медийной педагогики создавать учебную среду и пространство, в нашем случае новую культуру обучения переводу, где обеспечивается развитие медийной компетенции как ключевой квалификации для участия в межъязыковой коммуникации [см. Злобин, Шалашова 2004: 8]. Современный перевод – это целая команда специалистов, вооруженных самыми современными видами средств перевода (техникой и программным обеспечением), но лишь в контексте новой культуры обучения переводу они приобретают качество новых инструментов, которые способны создать многочисленные возможности для дифференцированной, мотивированной, творческой, новой учебы переводу как многоаспектному знанию.

ЛИТЕРАТУРА

1. Злобин А.Н. Культурный концепт «перевод» в доантичном ретроспективном дискурсе / А.Н. Злобин. – Саранск: Изд-во Морд. ГУ, 2006. — 80 с.
2. Алексеева И.С. Введение в переводоведение: Уч. пос. для студ. филол. и лингв. фак. высш. уч. зав. / И.С. Алексеева. – СПб.: Филол. фак. СПбГУ; М.: Изд. центр «Академия», 2004. – 352 с.
3. Сальмон Л. О подсознательном в процессе перевода // Университетское переводоведение. Вып. 5. Мат-лы V Межд. науч. конф. переводоведению «Федоровские чтения» 23-25 окт. 2003 г. – Спб.: Филол. фак. СПбГУ, 2004. – С. 302-319.
4. Сальмон Л. О перспективах развития переводоведения в рамках новейших научных направлений // Университетское переводоведение. Вып. 3: Мат-лы III межд. науч. конф. по переводоведению “Федоровские чтения”, 26-28 окт. 2001 г. – СПб., 2002. – С. 436-449.
5. Комиссаров В.Н. Общая теория перевода. / В.Н. Комиссаров — М.: ЧеРо, 1999. – 136 с.
6. Галеева Н.Л. Основы деятельностной теории перевода. / Н.Л. Галеева. — Тверь, ТГУ, 1997. – 80 с.
7. Фесенко Т.А. Специфика национального культурного пространства в зеркале перевода: Уч. пос. / Т.А. Фесенко. – Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 2002. – 228 с.
8. Шереминская Л.Г. Настольная книга переводчика / Л.Г. Шереминская. – Ростов Н/Д: Феникс, 2008. – 252 с.
9. Иванов А.О. Современные информационные технологии и перевод // Университетское переводоведение. Вып. 6. Мат-лы VI Межд. науч. конф. по переводоведению «Федоровские чтения» 21-23 окт. 2004 г. – Спб.: Филол. фак. СПбГУ, 2005. – С. 130-144.
10. Робинсон Д. Как стать переводчиком: введение в теорию и практику перевода /Пер. с англ./ Р. Робинсон. – М.: КУДИЦ-ОБРАЗ, 2005.–304 с.
11. Злобин А.Н. Новые информационные технологии в преподавании иностранных языков: Мультимедиа. /Уч. пос./ А.Н. Злобин, Т.А. Шалашова. – Саранск: МГУ им. Н.П. Огарева, 2004. – 72 с.

УДК  80:81ʹ1.2                                                                                 

А.Н. Злобин

(Мордовский государственный

университет им. Н.П. Огарева)

 В статьи отражены результаты комплексного ретроспективного изучения причин деформации концепта «Благодарность», ставшей причиной когнитивного диссонанса при выражении  этикетной, мотивированной, вербальной благодарности реальному адресату, и эксплицируется негативное влияние ее проникновения в межъязыковую коммуникацию.

Ключевые слова: благодарность, когнитивная лингвистика, концепт, ретроспективный дискурс, экстралингвистические факторы, когнитивный диссонанс, концептная натяжка.

A. Zlobin

(N.P. Ogarev Mordovia State University, Saransk)

THE CONCEPT “GRATITUDE” DISTORTION AND ITS REFLECTION IN INTERLINGUAL COMMUNICATION

Abstract. The article presents the results of a complex retrospective study of the reasons for the concept “gratitude” distortion, which causes cognitive dissonance in expressing etiquette, reasoned and verbal gratitude to a real addressee; the negative impact of the concept “gratitude” distortion on interlingual communication is described.

Key words: gratitude, cognitive linguistics, concept, retrospective discourse, extra-linguistic factors, cognitive dissonance, concept misformation.

Важнейшим объектом исследования в когнитивной лингвистике является концепт, в нашем случае концепт «Благодарность», как ментальная сущность, которая имеет имя в языке и отражает культурно-национальное представление человека о мире. Концепт это концентрат культуры и опыта народа, как бы сгусток культурной среды в сознании человека. Но, с другой стороны, «концепт – это то, посредством чего человек сам входит в культуру, а в некоторых случаях и влияет на нее» [1]. Поэтому концепт нельзя рассматривать как сугубо языковое явление, ибо немаловажной является его культурная сторона.

«Благодарность» как социально — культурное явление, в котором отражается национальный менталитет, запечатлевается национально-культурная специфика, по праву входит в поле научного исследования как концепт. Он исследуется нами с точки зрения когнитивной лингвистики, лингвокультурологии и транслатологии.

Актуальность настоящего исследования определяется, с одной стороны, возрастающим интересом к явлениям межъязыковой и межкультурной коммуникации и к национально специфическим картинам мира и, с другой стороны, недостаточной изученностью концепта «Благодарность» в ретроспективном дискурсе, представляющем собой «специфический ментально-когнитивный процесс, предполагающий реконструкцию речевым субъектом фактов и обстоятельств из сферы прошлого. Основной отличительной особенностью ретроспективного дискурса служит то, что эксплицированная в нем картина мира всегда является фрагментом уже пережитой и ушедшей в прошлое фикциональной / нефикциональной действительности» [2. С.175]. Использование же термина «диахронический дискурс» нам представляется менее удачным, так как методологически «исследование обычно идет в направлении от современного состояния к более раннему, тогда как ретроспективный дискурс предполагает постепенное продвижение вглубь истории, восстановление картины мира сознанием предшествующих эпох» [3. С.8].

Об актуальности темы работы свидетельствует и повышенный интерес к данной проблематике со стороны пользователей интернета, которые пытаются осмыслить причины деформации концепта «Благодарность» в русской картине мира на различных форумах.

Целью работы является комплексное ретроспективное изучение концепта «Благодарность» как структурно и содержательно сложного многомерного вербализованного мыслительного конструкта человеческого сознания в русской культуре, что позволит установить причины его деформации и эксплицировать ее отражение в межъязыковой коммуникации.

Материалом для данной работы послужили лексикографические (толковые, этимологические, фразеологические и переводные словари), текстологические, культурологические и интернет — источники.

Для выяснения причин деформации концепта «Благодарность» обратимся к ретроспективному дискурсу, который, как уже отмечалось, предполагает  постепенное продвижение вглубь истории, восстановление картины мира сознанием предшествующих эпох.

Как известно, «Благодарность»  (от «благодарить»)  это  чувство признательности за сделанное добро, например за оказанное внимание или услугу, а также различные способы выражения этого чувства, в том числе и официальные меры поощрения (например «объявление благодарности»). К этому следует добавить, что благодарность сложное чувство, возникающее на базе эмоциональной и рациональной оценки происходящего, выражение которого сильно ритуализовано. Адресатом благодарности могут быть не только конкретные люди, но и общности людей (например, предки) и неперсонифицированные сущности: мир, Бог.

В лингвистике выражение благодарности рассматривается как особый речевой жанр (устойчивые композиционные и стилистические особенности высказываний на данную тему). Благодарность может иметь различные характеристики, в числе которых:

• прямая и косвенная благодарность
• ритуальная (этикетная) и эмоциональная (лично значимая)
• мотивированная и немотивированная
• вербальная и невербальная
• благодарность реальному адресату и благодарность высшим силам [4.].

В рамках нашего исследования мы обратимся к ритуальной/этикетной, мотивированной, вербальной благодарности реальному адресату, к выражению которой с раннего детства родители приучают своих детей. То же самое делается при изучении иностранного языка и перевода с него. Именно благодарность побуждает людей быть отзывчивыми, приходить на помощь, делать добро друг другу. Она объединяет, порождает взаимоуважение, дружбу и любовь между людьми.

Рассматривая языковую репрезентацию концепта, мы установили, что в русском языке имеется несколько слов для выражения благодарности, и каждый человек может выражать ее по-своему, например, «благодарю» или «спасибо». Но на вопрос, почему  употребляется то или иное слово для выражения благодарности, как правило, затрудняются ответить. Поэтому мы и обращаемся к ретроспективным аспектам концепта «Благодарность». Поскольку все лучше познается в сравнении, то для более глубокого понимания причин деформации вербальной характеристики благодарности в русском языке привлекается аналогичный  концепт «Dankbarkeit» в немецком языке.

Имеющиеся дефиниции благодарности не являются единственной составляющей словарной статьи, несущей важную информацию о слове.  Уточнить изменения, происшедшие в концептуальной сфере «Благодарность» могут помочь и зафиксированные в словарях этимологические данные.

Согласно данным из  «Этимологического словаря  Г. А. Крылова» глагол «благодарить» происходит от русск. «благо + дарить», «дар»; «благо» – общеславянское слово со значением «добро», глагол «дарить», как и существительное «дар», тоже являются общеславянскими. Предположительно, глагол «благодарить» это  калька др.-греч. εὐχαριστέω «благодарить, быть благодарным», εὐχάριστος «благодарный»; из εὐ «хорошо; благо, хорошее» + χαρίζομαι «делать приятное, дарить» [5.].

Доминирующим средством выражения благодарности в настоящее время выступает лексема «спасибо». По данным этимологического словаря М. Фасмера, В. И. Даля и Д. Н. Ушакова, а также различных Интернет-ресурсов лексема «спасибо» возникла в результате сращения двух слов: «спаси» и «Богъ». Впервые слово «спасибо» было зафиксировано в 1586 году в словаре-разговорнике, изданном в Париже, и стало одним из проявлений хороших манер и правил приличия. Однако, хотя история русского «спасибо» и насчитывает уже порядка пяти столетий, широкоупотребительным оно стало только в XX веке. В прежние времена вместо него чаще использовались такие его синонимы, как «благодарю», «благодарствуйте» и другие [6.]. Причины этого мы и пытаемся установить в дальнейшем с помощью восстановления картины мира сознанием предшествующих эпох.

Соответствием русс. «Спасибо» и «Благодарю» служит нем. «Danke». Это личная форма глагола danken 1 лица ед. числа. Глагол «danken» в этимологическом словаре Пфайфера, имеет основное значение «выражать благодарность» [7.]. Нем. «danken» образовался от существительного «Dank». Проведенный анализ этимологических данных слов, репрезентирующих концепт русс. «Благодарность» и нем. «Dankbarkeit» выявил имеющиеся количественные расхождения их вербальных характеристик, которые до определенного момента имели имплицитную форму.  Для выяснения факторов, повлекших за собой имеющиеся в синхронии изменения необходимо продолжить рассмотрение ретроспективных аспектов концепта «Благодарность».

Стоит обратить внимание на тот факт, что в эпоху Российской империи до Февральской революции и провозглашения республики в 1917 году Временным правительством, по своду законов общество разделялось на несколько сословий: дворяне, духовенство, городские обыватели, сельские обыватели. Как известно, дворяне были самым привилегированным и самым образованным, и, разумеется, самым воспитанным сословием, безупречно владеющими этикетом, в том числе и рассматриваемой нами этикетной вербальной благодарностью. Дворянское общество отличалось соблюдением определенных правил речевого этикета, таких как «обращение к собеседнику, приветствие, знакомство, прощание, извинение», в том числе и «благодарность» [8.].

Вербальное выражение благодарности также было регламентировано в сословном обществе. Дворяне выражали её с помощью слов: «очень (премного) благодарен», «признателен», «мерси». Крестьяне (сельские обыватели) в свою очередь  выражали благодарность барину с помощью слова «благодарствую». Слово «спасибо» для выражения благодарности было в тот период на периферии лексикона выражения благодарности. Нетрудно убедиться в том, что концепт «Благодарность»  отражал тогда языковую картину мира в конкретный исторический период.

Последовавшие затем первая русская революция, Первая мировая война и февральская революция 1917 г. закончилось Октябрьским переворотом 25-26 октября 1917 г. под воинственным лозунгом «Мы тот, мы старый мир разрушим до основанья, а затем, мы наш, мы новый мир построим…». В результате постепенно с приходом к власти большевиков сословия упраздняются вместе с их строгими регламентами.

Печальной иллюстрацией к этому периоду служат произведения известного русского писателя советского периода М. Зощенко, в которых он описал умирающую, уходящую, ускользающую прежнюю жизнь, мир, в котором нет места «цветущей сложности», «очаровательной бесполезности», «любви», «красоте» и прочим старорежимным вещам. Автор показывает целую галерею уходящих типов. Среди них интеллигентный тип, которому случилось жить на переломе двух эпох, бессильный перед  реальными силами, вышедшими на арену истории.  Распыление, гибель, исчезновение становится итогом их жизни. Огромные изменения произошли в это время. «Социальные идеи в значительной мере покачнули и ниспровергли прежний быт. … Наступившая революция стала создавать новый быт… Об этом свидетельствуют строчки из произведений писателя: «Жил человек, и вдруг все в жизни показалось ему жалким и ненужным. Все лучшие человеческие качества, как, например, благородство, гордость, тщеславие, показались смешной забавой и бирюльками. И вся прелесть прежнего существования, (в том числе и прежнее вербальное выражение благодарности), стала смешной и даже оскорбительной … На смену им приходит «организованное упрощение», не жизнь, а борьба за жизнь, почти биологическое выживание» [9. С. 12-13].

С этого момента и начинается разрушение российского государства и искоренение или глубокая деформация прежнего уклада жизни во всех сферах. Под влиянием указанных выше экстралингвистических факторов начал деформироваться и концепт «Благодарность».  Вместо привычных слов благодарности люди все чаще и чаще стали использовать слово «Спасибо» в ответ на оказанное добро или услугу, как бы подсознательно просили для человека защиты, (т.е. блага, добра), таким образом, оберегая его от страшных реалий жизни, начавшейся после 1917 года. Впоследствии деформация концепта «Благодарность» приобрела необратимый характер, поскольку слово «спасибо» почти полностью вытеснило прежнее «благодарю» и даже «обросло»  градуальными производными типа «Большое, огромное спасибо» и т.п.

В связи с изложенным выше можно сделать вывод о том, что причиной деформации вербальных характеристик концепта «Благодарность» стали именно рассмотренные выше экстралингвистические факторы.

Влияние экстралингвистических факторов имело место также в нацистской Германии, где отмечались большие изменения в языковой картине мира, но в отличие от России деформация там не приобрела необратимый характер. Что касается концепта «Dankbarkeit» в немецком языке, то, как установлено, никаких изменений в нем не наблюдалось.

Отмеченное выше негативное влияние экстралингвистических факторов стало причиной возникновения когнитивного диссонанса при выражении благодарности. Правда в современной коммуникации о нем довольно редко задумываются, что, тем не менее, создает серьезные проблемы. Об этом свидетельствуют материалы интернет —  форумов, участники которых все чаще задаются вопросом: Что означает слово «Спасибо»? А точнее, откуда оно взялось и каков его первоначальный смысл? В качестве примера можно привести следующие разные по оценке ответы: «Спасибо: нареч. сокращ. Спаси Бог! благодарю, благодарствую, награди тебя богород.». Слова «спасибо» раньше не было в русском языке. Были слова «Спаси Боже». Эти слова человек говорил в знак благодарности, наравне со словами «Храни Господь, Благодарю и проч.». Все эти слова означали пожелания истинного добра, заботы о тебе Бога. Теперь же «спасибо – это абстрактное выражение признательности» [10.].

«У меня всегда было неоднозначное отношение к слову «спасибо», наиболее распространённому при общении между людьми, но отношение это было ранее больше на уровне чувств, чем сознания. Но вот недавно пришло и осознание того, что это слово является словом паразитом, занесённым в наш язык с определённой целью.  Слово паразит – это слово с двойным смыслом. Первый смысл – это тот смысл, который нас ПРИУЧИЛИ считать правильным. Второй смысл – это смысл, заключённый в корневой основе слова, действующий на уровне подсознания. Нас приучили к тому, что слово «спасибо» – это выражение благодарности и пожелание того, чтобы человека охранял Бог. Но если бы это было на самом деле так, то вместо этого слова в языке могло появиться и другое, что-то вроде «хранибо» или «дарибо». Однако в язык было внедрено именно «спасибо», а не что-то другое. Может, в этом была какая-то скрытая цель? И кто мог внедрить в язык это слово? Общение людей представляет собой обмен энергией… Если же человек не желает расходовать СВОЮ энергию на благодарность, он перекладывает это на БОГА, то есть говорит «СПАСИБО». Такой способ благодарности – это энергетический вампиризм со стороны того, кому оказывают внимание или услугу» [11.].

«Учитывая то, как часто мы произносим слово «спасибо», поражает масштаб психолингвистического программирования населения страны на безропотное подчинение тому, кто стоит рангом выше. И учитывая этот масштаб, нет надежды на быстрое искоренение этого паразитизма из нашей жизни. Неужели же у нас нет надежды, что хотя бы наши дети освободятся от этого паразитирующего элемента нашего языка и вырастут свободными личностями с собственной силой воли? Всё, на самом деле, не так уж безнадёжно. Оказывается, русские люди давно нашли противоядие от этого пожелания. Люди, чувствующие в такой «благодарности» угрозу своей личности, стали в ответ говорить: «НЕ ЗА ЧТО», тем самым, разрушая тот образ, который вложен в эту «благодарность». Но элемент вампиризма при этом сохраняется. Люди же, объединённые общими интересами, могут договориться между собой о том, чтобы употреблять вместо слова «СПАСИБО» другие слова признательности… [12.].

«Спасибо» или «Благодарю»? «Замечательный вопрос. Как-то не задумываемся, когда в повседневной жизни выражаем благодарность этим прекрасным словом «СПАСИБО«. Только действительно, произнося это слово, не задумываясь об его смысле. Но я верю, что такие слова, добрые, теплые, сердечные, искренние, благодарные обладают магическими свойствами. Да и как иначе… Без этих слов мы не представляем уже и своей жизни, общения. «Спасибо» замечательное слово и давайте произносить его чаще с искренней благодарностью – к нам эта благодарность, здоровье и добрые пожелания и прибудут!» [13.].

БЛАГОДАРИТЕ, А НЕ СПАСИБУЙТЕ. «Не говорите людям – спасибо!  Мало кто из живущих в современных городах знает, что обычное и привычное  – слово «спасибо», в глубинке воспринимается хуже ругательства. Действительно, спасибо означает – Спаси Бог! Резонно у людей возникал вопрос  – от чего спасать, да и с какой стати. Поэтому на «спасибо» отвечали – не за что (то есть  – я ничего плохого не сделал тебе, чтоб меня спасать) или, «пожалуйста». То есть «спасибо» равносильно ситуации — к примеру, вы в магазине взяли товар, а  вместо оплаты говорите – «Бог заплатит за меня» [14.].

Вполне очевидно, что среди представленных мнений доминирует отрицательное отношение к деформации вербальных характеристик концепта «Благодарность». Причина этого повторим, конечно же, не происки врагов, а революция: от лат. “revolution”, т.е. переворот, коренное, качественное изменение, скачкообразный переход в развитии общества и последствия (деформация), затронувшие все слои общества и закрепившиеся в нем.

С когнитивной точки зрения мы можем констатировать расширение значения и сферы применимости слова «спасибо» или возникновение концептной натяжки, которая «как правило, оборачивается потерями в плане содержательной точности. В результате концептных натяжек потери с точки зрения конкретности реально не компенсируются за счет увеличения широты охвата, точнее, эти компенсации обманчивы» [15.].

Ставшая следствием деформации концепта «Благодарность» концептная натяжка отражается и в межъязыковой коммуникации. Ведь даже иностранцы в нашей стране одним из первых слов учат «спасибо», а мы — на английском, немецком- thank you, danke, что подтверждают примеры, взятые из различных современных двуязычных печатных и онлайн-словарей и разговорников немецкого языка. Например, выражение благодарности в современном русско-немецком разговорнике [16.]:

Анализ примеров показал, что и в межъязыковой коммуникации закрепилась лексема «спасибо» и ее производные. На наш взгляд, говорить или не говорить людям «спасибо», личное дело каждого, но все должны знать, какой смысл заложен в это слово и какой посыл он дает другому человеку, произнося его. Благовоспитанные люди говорили и говорят, – «благодарю», то есть,  делятся частью своего блага сами лично, а не кто-то за них отвечает добром на добро. Считается, что именно они и должны стать примером для молодого поколения. Тем более, что в произведениях русской литературы вплоть до 20 века практически ни у кого из авторов не употребляется искусственно навязанное, холодное «спасибо».

Библиографический список

1. Маслова В. А. Введение в когнитивную лингвистику // Электронный ресурс Интернет: http://spkurdyumov.ru/networks/vvedenie-v-kognitivnuyu-lingvistiku/
2. Бондарева Л. М. Языковая картина мира в ретроспективном дискурсе // Пелевинские чтения-2003. Межвуз. сб. науч. тр. Калининград, 2004. С. 175-180.
3. Черепанова О. А. Предисловие. К проблемам ретроспективной этнолингвистики // Культурная память в древнем и новом слове: Исследования и очерки. СПб. : Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2005. С.8.
4. Интернет-энциклопедия “Википедия” // Электронный ресурс Интернет: http://ru.wikipedia.org
5. Крылов Г. А. Этимологический словарь русского языка // Электронный ресурс Интернет: http://krylov.academic.ru
6. Говори «Спасибо» // Электронный ресурс Интернет: http://esttatjana.narod.ru/SPASIBO.htm
7. Das digitale Wörterbuch der deutschen Sprache // Электронный ресурс Интернет: http://www.dwds.de/?qu=danke
8. Речевой этикет в Российской империи // Электронный ресурс Интернет: http://masterok. livejournal. com/934832.html
9. Сухих И. Н. Три судьбы Михаила Зощенко // Малое собрание сочинений. СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2014. С. 5-42.
10. Что означает слово «Спасибо»? А точнее откуда оно взялось и каков его первоначальный смысл? // Электронный ресурс Интернет: http://otvet.mail.ru/question/10331277
11. Спасибо – «слово-паразит» // Электронный ресурс Интернет: http://www.perunica. ru/yazikoznanie/697-spasibo-slovo-parazit.html
12. Форум: Благодарность // Электронный ресурс Интернет: http://www.balazan.kz/forum/index.php?PAGE_NAME=read&FID=5&TID=79
13. «Спасибо» или «Благодарю» // Электронный ресурс Интернет: http://fizrazvitie.ru/2011/02/spasibo-blagodaru.html
14. Благодарите, а не спасибуйте // Электронный ресурс Интернет: http://rodonews.ru/news_1301253324.html
15. Энциклопедия «Фонд знаний «Ломоносов» ». Концептная натяжка // Электронный ресурс Интернет: http://www.lomonosov-fund. ru/enc/ru/encyclopedia:0127769
16. Современный русско-немецкий супер-разговорник / Авт.- сост. В. В. Бережная. М. : Эксмо, 2012. 320 с.

А.Н. Злобин

…Коль речи и слова поставишь без порядка,

И будет перевод твой некая загадка,

Которую никто не отгадает ввек;

То даром, что слова все точно ты нарек.

Когда переводить захочешь беспорочно,

Не то, —творцов мне дух яви и силу точно…

(А.П. Сумароков. Эпистола. 1747 г.)

Актуальность настоящей работы определяется важностью изучения когнитивных аспектов переводческой интерпретации исходного текста (ИТ), т.е. видения его глазами носителя другого языка и другой культуры, ведь обучение переводу, как справедливо отмечает западногерманский лингвист В. Виллс, должно заключаться не в интуитивном переводе учебных текстов, а в объяснении и усвоении переводческих процедур и приемов [10. С. 84].

Рассмотрение перевода как вторичной интерпретации текста в разнообразных ее аспектах в последнее время всё чаще оказывается в центре внимания современного переводоведения. Сложность заключается в том, что пока не существует осознанного понимания интерпретации в письменном переводе. В теории перевода мы встречаем такой прием как сложная альтернативная подстановка – дифференциация значений или поиск слова за пределами словарной статьи. При дифференциации имеет место интерпретация значений, направление которой задается контекстом, поэтому этот прием перевода требует от переводчика мастерства: контекстуального ассоциативного домысливания, учета «скольжения» исходного смысла слова [5. С. 31]. По сути, дифференциация это и есть интерпретация, только, как видим, представлена она довольно абстрактно и зыбко, что не исключает в переводческой практике случаев недомысливания и соскальзывания, следствием чего является ущербность переводческой интерпретации.

Как отмечают ученые-лингвисты последнее десятилетие развитие отече­ственного переводоведения ознаменовано распространением антропоцентрического подхода к пониманию переводческой дея­тельности, в том числе к процессу устного и письменного перевода. Утвердилось отношение к переводчику как к интерпретатору ис­ходного сообщения, подверженному влиянию определенного социокультурного кон­текста. Данный перенос внимания с языко­вой системы на речемыслительные и эври­стические процессы связан с быстрым развитием когнитивной науки, в центре внимания которой находятся способы нако­пления и использования знаний человеком, а также происходящие в его сознании мыс­лительные операции.

Понятие интерпретации с точки зрения когнитивных позиций имеет широкое и узкое толкования. В широком смысле этого слова интерпретация понимается как практически любая мыслительная операция, направленная на получение нового знания коллективного или индивидуального уровня, а различные функции человеческого мышления (схематизация, классификация, категоризация, генерализация, конкретизация и т.д.) – и есть суть интерпретации. Интерпретация в узком ее понимании – это языковая познавательная активность преимущественно отдельного индивида, раскрывающая в своих результатах его субъективное понимание объекта интерпретации [3. С. 11]. При этом применительно к теме нашего исследования важно подчеркнуть, что интерпретация как процесс вторичного познания избирает своим объектом не сам объективный мир, а знания о мире, именно то, как он репрезентирован в коллективном сознании.

Анализ специфики интерпретирующей функции человеческого сознания приводит к выводам, существенным с точки зрения исследования специфики интерпретации. Интерпретация как когнитивная активность: 1) структурирована; 2) опирается на существующие коллективные схемы знаний фреймы, скрипты, когнитивные модели и т.д., и потому непосредственно связана с познанием (когницией); и 3) ориентирована на концептуальную систему индивида (в нашем случае переводчика), т.е. индивидуальна, субъективна [3. С. 14].

С позиции когнитивного подхода перевод­ческая деятельность трактуется как слож­ный интеллектуальный процесс, характери­зующийся вариативностью и представляю­щий собой переработку поступающей ин­формации, ее сопоставление с накопленны­ми лингвистическими и экстралингвистическими знаниями.  Другими словами, перевод есть пересечение поступающей из контек­ста информации с внутренними знаниями переводчика. Отправной точкой в трактовке процесса перевода с позиции когнитивизма является тезис о том, что восприятие и по­нимание любых событий происходит не в вакууме, а в рамках сложных социальных и ситуативных контекстов. При переводе письменного текста следует отметить вторичность интерпретации, которая  проявляется в том, что источником знаний становится не сам мир и результаты его познания непосредственно переводчиком, а уже воспринятый, познанный кем-то (автором ИТ) и представленный в оригинале. Во-вторых, вторичность проявляется в необходимости интерпретации и представления этих знаний с помощью другого языка, который является частью другой культуры (частью технического или специального знания, возможно, другого мировоззрения). Отсюда получается вторичная интерпретация или реинтерпретация знаний, заключенных в ИТ, с учетом многих факторов, что и заставляет взглянуть на перевод как многоаспектную деятельность, основанную на взаимодействии разных типов знания как когнитивных контекстов осмысления содержания ИТ и представления его в ПТ [2. С. 17].  Как правило, это осмысление требует привлечения комплекса таких контекстов, принимающих формат когнитивной модели как единого знания. Разумеется, что перечень таких контекстов зависит от тематической области, содержания, жанра ИТ и т.д.

Таким образом, когнитивный подход к переводческой интерпретации способствует, с одной стороны, выявлению и обобщению недостатков межъязыкового перевода как простой (чисто интуитивной) интерпретации вербальных знаков посредством ПЯ. С другой стороны, он позволяет подвести под нее теоретическую базу, а именно типизированные схемы знаний (фреймы, скрипты, когнитивные модели) и тем самым структурировать интерпретацию как когнитивную активность переводчика, что правда не избавляет ее от известной доли субъективности. Благодаря этому представляется возможным задать определенные правила осуществления переводческой интерпретации, что релевантно, прежде всего, для начинающих переводчиков. Интерпретацию с опорой на когнитивные схемы знаний мы будем называть когнитивной интерпретацией.

В процессе перевода когнитивная система переводчика выступает основной инстанцией переработки информации и знаний, накапливаемых в процессе его профессиональной деятельности. Внимание когнитивистики в данном случае сосредоточено на изучении мыслительных операций переводчика, определяющих понимание, интерпретацию, выбор языковых средств и их применение при порождении ПТ. Неослабевающий интерес к проблемам когнитивной сущности перевода, выражающийся в научных изысканиях исследователей относительно представления когнитивных элементов переводческого процесса наряду с активным развитием когнитивного моделирования языка предопределили возможность научного поиска в области разработки когнитивной модели перевода, в основу которой положена мысль об оперировании фреймовыми структурами знаний.

При фреймовом моделировании переводческой интерпретации учитывается тот факт, что  содержательная структура текста может рассматриваться в трех разных измерениях: вертикальном, горизонтальном и глубинном. Вертикальную структуру текста создает его формально-тематическое содержание, начиная с общего замысла или темы текста, которая развертывается во все более мелких фрагментах текста: подтемах, субподтемах, микротемах, вплоть до отдельных суждений или же фреймах, субфреймах и микрофреймах  [7. С. 4]. Применение фреймов с учетом их двойственной природы: с одной стороны, как средства организации и инструмента познания, как концептуальной схемы для детализации процесса перевода, а с другой – как структуры (модели) для выявления реализации (воспроизведения) этой схемы непосредственно в переводе как вторичной интерпретации исходного текста будет способствовать максимальной экспликации содержательной стороны переводческой интерпретации.

Как правило, при концептуальном анализе предлагаются различные виды фреймов, ориентированные на конкретный материал. В нашем случае это процесс перевода и его составляющая переводческая интерпретация. Для ее представления используется акциональный динамический трансляционный фрейм (ТФ) [6. С. 70-71], с помощью которого возможно представление как переводчика, так и его деятельности, для нас прежде всего интерпретации сильных дробей ИТ с особого рода орнаментальной организацией средств текстопостроения и известной долей неопределенности смысла ИТ [4. С. 53].

Для преодоления нечеткости в представлении переводческой интерпретации, выявления скрытой за кажущейся хаотичностью системы и возможности ее изучения начинающими переводчиками нами строится фреймовая модель переводческой интерпретации. Поскольку переводчик является вторичной языковой личностью, он должен строго следовать авторской программе ИТ и воспринимать ее в разных измерениях: вертикальном, горизонтальном и глубинном, что укладывается в иерархическую структуру фрейма. Вершина фрейма представляет название ситуации, в нашем случае – это переводческая интерпретация. На верхнем уровне располагаются общие понятия, такие как объяснение, толкование, разъяснение смысла, значения чего-либо, перевыражение, индивидуальное привлечение внелингвистических данных, толкование ИТ и т.д. Узлы нижнего уровня (терминалы) не заполнены конкретными данными, задающими правила переводческой интерпретации, ее опоры на когнитивные схемы знаний с учетом специфики конкретного ИТ. Эти терминалы выступают в качестве субфреймов, содержащих знания о глубинных принципах организации переводческой интерпретации. Структура приведенного выше фрейма может быть представлена примерно в следующем виде:

Рис. 1 – Фрейм переводческой интерпретации

Терминалы фрейма заполняются конкретными данными в процессе его активации при интерпретации ИТ.

В дальнейшем на выборке разных по жанру примеров демонстрируется ущербность ненормированной переводческой интерпретации, осуществляемой чисто интуитивно, т.е. без опоры на когнитивные схемы знаний (фреймы), а также эксплицируются преимущества когнитивной интерпретации с опорой на когнитивные схемы знаний. Подчеркнем, что нормирование переводческой деятельности, как и нормирование переводческой интерпретации необходимо, поскольку ориентация на переводческие озарения, «вдохновения» и прочие иррациональные образования может оправдать низкое качество перевода. Кроме того, иррациональность не дает инструмента действия в разнообразных переводческих ситуациях. Мы исходим из того, что перевод – это наука и в этом качестве требует проработки всех своих сущностных аспектов (а интерпретация является одним из них) с целью не просто объяснить допущенные ошибки, но и, объясняя, задать рациональный способ деятельности [4. С. 28], в нашем случае переводческой интерпретации.

Обратимся непосредственно к выборке примеров из различных интерпретативных контекстов, алгоритм анализа которых описан нами выше. В интерпретативных контекстах или ИТ, построенных по программе «содержание», последнее определяется как линейная сумма предикаций текста, то, что переводчик понимает в нем, когда не встречает лексических и грамматических трудностей или то, что в тексте семантизируется и осваивается на уровне семантизирующего понимания [1. С. 15]. Подобные интерпретативные контексты мы относим к прагматическим текстам, среди которых и исследуемые нами публицистические тексты. Для критического анализа подобраны примеры из переводов публицистического жанра с международного конкурса переводчиков, а также из учебных переводов студентов нашего факультета.

Начнем с примеров из интервью с немецким «Prommi» или знаменитым режиссером и продюсером Рольфом Дейлом.

Как уже отмечалось выше, критический анализ примеров не сводится лишь к объяснению допущенных ошибок. Необходимо использовать предложенный нами рациональный способ переводческой интерпретации, т.е. когнитивной интерпретации с опорой на фреймы и с его помощью предложить оптимальный вариант перевода и тем самым продемонстрировать преимущества когнитивной интерпретации на практике.

Рассмотрим еще один пример ненормированной интерпретации. Результат ПТ — это заголовок публицистического текста, взятого нами из материалов международного конкурса переводчиков. Текст называется «Bohnen des Bösen». Участники конкурса перевели заголовок следующим образом:

В ИТ речь идет о мировом кризисе, причиной которого, как иронично считает автор, стало излишнее потребление кофе, так называемая кофемания. Рассматривая переводы, представленные выше, мы замечаем, что студенты-переводчики использовали прямую подстановку (буквальное понимание), которая привела к неясности (что подразумевали переводчики под «бобами зла»?). Вместо активной когнитивной деятельности, направленной на глубокое осмысление, понимание и перевыражение знания, содержащегося в ИТ, они лишь механически подставили единицы, не задумываясь о глубинном смысле заголовка, организующего восприятие всего текста. Опора на когнитивные схемы знаний позволяет активировать фрейм «Кофе» с глубинным микрофреймом «Кофемания» и тем самым интерпретировать заголовок как «Мировой кризис как побочный эффект глобальной кофемании», где зло интерпретируется как кризис.

Сложность интерпретации возрастает при работе с интерпретативными контекстами, построенными по программе «содержание + мозаика смыслов и идей», представленных художественными текстами. Смысл – это то, что подстраивается над содержанием. Переводчик может понять и передать смысл или нет. Следует отметить, что смыслы требуют для своего освоения, наряду с семантизирующим и когнитивным пониманием, и иных готовностей, а именно того, что Г.И. Богин называет «распредмечивающим» пониманием [1. С. 15], которое осуществляется на концептуальном уровне. Смыслы, подчеркивает Н. Л. Галеева, как правило, прямо не номинируются в тексте, они должны быть распредмечены, т.е. переведены из состояния опредмеченности в виде материальных знаков текста во вторично непредметное состояние в виде содержания, смыслов и идей [4. С.  37]. К сожалению, процедура интерпретации художественных текстов также ненормирована, что приводит к появлению ущербных интерпретаций с деформированным смыслом.

Для примера обратимся к выборке ИТ и ПТ из сборника рассказов «Schule des Vergessens» Элмара Шенкеля [8.  С. 22-23] в переводе на русский язык Елены Шевченко. Элмар Шенкель – профессор англистики, писатель и поэт с особым мировосприятием и мироощущением. Он относится к авторам с богатой фантазией, в его рассказах имеется известная доля неопределенности смысла текста, сопутствующая процессу понимания. Начнем с рассказа «Das Schützenfest» – «Праздник стрелков».

В приведенных примерах мы обнаруживаем, что содержание ИТ не раскрыто во всей полноте его семантического, эстетического и прагматического потенциалов. Переводчик задействовал только лингвистическую составляющую компетенции, хотя она представляет собой сложную многомерную категорию —  «Kompetenz ist die Gesamtheit aller Fähigkeiten, Fertigkeiten und Wissensbereichen (darunter Sprach-, Fach-, Allgemein- und Kulturwissen), welche im Rahmen des Translationsprozesses zum Tragen kommen» [9. С. 129–144]. Игнорирование внелингвистических данных и когнитивных схем знания привело к ущербности переводческой интерпретации выделенных нами фрагментов ИТ. Ниже дается вариант когнитивной (нормированной) переводческой интерпретации с опорой на фреймы как когнитивные схемы знаний с переводческим комментарием.

Сопоставление ИТ и ПТ показывает, что в действиях переводчика доминирует алгоритмический тип мышления (подстановка вместо единиц ИЯ единиц ПЯ) и он ограничивается интерпретацией содержания ИТ без опоры  на коллективные схемы знаний. Именно опора на коллективные схемы знаний, например, фреймы, позволяет структурировать интерпретацию как мыслительную операцию, где фрейм выступает как метаязык и метаструктура для ее изучения. Фрейм «Праздник» имеет иерархическую структуру, состоящую из узлов (терминалов) и связей между ними. Заполнение верхнего уровня фрейма — сценария «Праздник» позволяют интерпретировать его содержание как особый элемент в структуре социального времени. Главная функция праздника — социокультурная интеграция той или иной общности людей, поэтому вместо языковой следовало бы дать культурную интерпретацию.

Как известно, всякий праздник приносит с собой выходные (Брешь!), которые заполнены радостью и весельем (Счастливые воды!).  И, конечно же, репетируют не на мрачной площади (праздник!), а, скорее всего, после работы, т.е. вечером. На праздничное шествие выходят в праздничных костюмах, наряжаются, а не  превращаются «в марионеток, выряженных в жёлтое». Праздничное шествие возглавляет не петух, а возможно «король», самый нарядный и красивый (ср. королева бала), вместо «На его шлеме гигантской балконной пальмой раскачивался султан». Люди собираются постепенно, выражение лица у них радостное, возбужденное, а не «Потоки гостей вгрызались в пространство, как лава в захолустье» и «красные опухшие лица». На нижнем (глубинном) уровне находятся конкретные сведения (знания) о празднике стрелков, где нужно поразить деревянную мишень, а не странную птицу «Щепки (от которой)  брызнули во все стороны». С каждым народным праздником зачастую связаны какие-то поверья (поверье, что тот, кто найдет эту щепку, станет счастливым, но вот стоит ли так этому верить?) и здесь уже нужна философская интерпретация.

Итак, можно сделать вывод, что содержание проанализированных фрагментов ИТ переводчиком воспринимается и продуцируется лишь на поверхностном уровне понимания и не соотносится с конкретной ситуацией. ИТ понят частично вследствие отсутствия у переводчика необходимых языковых и фоновых знаний. «Translation ist immer kultureller Transfer. Ohne Kulturwissen ist professionelle Translation gar nicht möglich» [9. С. 39], и именно отсутствие культурной составляющей переводческой компетенции является причиной ущербной интерпретации, которая к тому же осуществляется без опоры на когнитивные схемы знаний.

В заключение отметим, что когнитивный подход к описанию процессуальных аспектов переводческой интерпретации с помощью фреймов, выступающих в качестве средства организации и инструмента познания, позволил вывести презентацию переводческой интерпретации на новый, более высокий объяснительный уровень, способствуя проникновению в ментальное пространство перевода и формализации мыследеятельности переводчика.

Список литературы

1. Богин Г. И. Схемы действий читателя при понимании текста / Г. И. Богин. – Калинин: КГУ. – 1989. – 86 с.
2. Болдырев Н. Н., Магировская О. В. Языковая репрезентация основных уровней познания. / Н. Н. Болдырев, О. В. Магировская // Вопр. когнитив. лингвистики. 2009. № 2. — С. 7– 16.
3. Болдырев Н. Н. Когнитивная специфика языковой интерпретации знаний // Вестник КазНУ Серия филологическая. 2011. №3. —  С. 11-18.
4. Галеева Н. Л. Основы деятельностной теории перевода / Н. Л. Галеева. – Тверь: ТГУ, 1997. – 80 с.
5. Дзенс Н.И. Теория и практика перевода: уч. пос. / Н.И. Дзенс, И.Р. Перевышина, В.А. Кошкаров. – СПб.: Антология, 2007. – 560 с.
6. Злобин А. Н. Перевод в когнитивном формате знания : монография / А. Н. Злобин ; — Саранск : Изд-во Мордов. ун-та, 2012. – 152 с.
7. Минский М. Фреймы для представления знаний: пер с англ. / М. Минский.– М. : Энергия, 1979. – 152 с.
8. Шенкель Э. Школа забвения: Рассказы/Пер. с нем. Е. Шевченко. – Казань: Изд. «ДАС», 2002. – 100 с.
9. Scheller-Boltz D. Вы едете как сапожник! Der Irrtum der Translationsdidaktik – Warum fremdsprachliche Kompetenz für eine translatorische Tätigkeit nicht ausreicht? // Das Wort. Germanistisches Jahrbuch Russland 2009. – 129-144 S.
10. Wills, W. Kognition und Übersetzen: Zu Theorie und Praxis der menschlichen und der maschinellen Übersetzung, 1988.

http://www.spbstu.ru/upload/iblock/cc1/45.04.02.pdf